Самый кайф | страница 4
– Да пошли они знаешь куда?!
Трубач взял трубу и подошел к микрофону.
– Я тебя предупредил, – сказал он.
Барабанщик дал счет.
– О, Сюзи Кью! – истошно запел Леха Ставицкий. – Бэби, ай лав ю!
В зале завизжали и бросились истязать пол, привычно стонавший и прогибавшийся.
Сероглазая танцовщица аккуратно подергивалась рядом со сценой, покачивая бедрами, сферические очертания которых угадывались под черными брюками с вышитым на клеше цветком. Это был некий тюльпан, некая хризантема или георгин, этакий ручной работы костерок, пожар от которого метался в ночи клеша. Он давал надежду! Он полыхал лепестками, окружившими хворост тычинок и пестиков. На нем можно было сварить уху, сжечь Джордано Бруно, сгореть самому, говорить возле него про любовь и предаваться ей…
В зале появилась рыжая башка верзилы. Она парила над танцующими, словно игрушечное солнце из папье-маше с красными завитушками протуберанцев. Рыжесть его была противоестественна; рыжесть, предполагавшая простодушие, склонность к выпивке и, кажется, ирландскую кровь, не шла к его окаменевшему подбородку и косящим глазам. Хотя выпить он, по-видимому, любил.
Во втором антракте Леха продолжил задушевный разговор с сероглазой танцовщицей.
– А вы еще приедете? – спросила эта белокурая газель, этот ветерок весны, солнечный зайчик, выскальзывающий из горящей лужицы зеркальца. Так думал про нее Леха Ставицкий.
– Да, Люба! – отвечал он. – Мы еще приедем много раз, Люба, в замечательный ваш поселок, где дивны ландшафты…
– Где это ты успел наклюкаться? – хихикнула танцовщица.
– Из бокала любви! Из него я готов цистерну выпить!
– Ой! Только смотри, наши всегда к музыкантам привязываются.
Они говорили в антракте, и Леха не видел, как рыжий верзила стал обрастать другими верзилами. Верзилы угрюмо метали молнии своих взглядов в Леху, но тут антракт кончился.
Трубач сидел, насупившись, возле барабанщика, когда Леха поднялся на сцену.
– Я не мальчик, – прохрипел трубач прокуренными связками. – Я приехал сюда получить червонец, а не потерять зубы.
– Какие зубы! – фантазировал Леха. – Ты со своей трубой вообще как архангел.
– Ну вот… – рассердился трубач, а басист и барабанщик рассмеялись. – Я сваливаю в город. Будем считать, я половину отыграл. С вас пятерик, и покедова.
– Вася, ты не прав! – примерно так бросил вдогонку Леха.
Басист и барабанщик пожали плечами. Барабанщик дал счет…
…Это было капризное, живое существо – микрофон. Его продали Ставицкому за сорок рублей. Микрофон обладал сложным именем – МД82А. Он периодически фонил, искажал звуки, свистел. Это был троянский конь электроники: в нем отваливались проводки, клокотала мембрана. За настоящего коня с троянцев греки хотя бы денег не взяли.
