Самолеты, как и машины, пошли в утиль. Единственный действующий воздушный флот принадлежал многонациональной корпорации «Стоунхарт» — Владыка, захватив планету, искусно воспользовался возможностями концерна в сфере распределения продуктов питания, электроэнергии и в военной промышленности. Оставшийся воздушный флот составлял приблизительно семь процентов от того, что бороздил небесные просторы прежде.
Серебро, объявленное вне закона, ходило только в торговых монетах, которые пользовались огромным спросом и обменивались на купоны или пищевые баллы. При достаточном количестве торговых монет человек даже мог выкупить себя или своих близких с фермы.
Единственной абсолютной диковиной в этом новом мире были фермы. И еще — полное отсутствие какой-либо системы образования. Больше никаких школ, никакого чтения, никаких мыслей.
Загоны и бойни работали двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Обученные надзиратели и пастухи поставляли стригоям необходимые питательные вещества. Быстро возникла новая классовая система — система биологических каст: стригои предпочитали кровь третьей группы с положительным резус-фактором. Их устраивала любая, но третья положительная давала дополнительные преимущества — как разные сорта молока — и лучше сохраняла вкус и качество вне организма, а также была удобнее при фасовке и хранении. Люди с другими группами крови стали рабочими, фермерами, настоящей чернью. Носители третьей группы с положительным резус-фактором являли собой истинную мраморную говядину. Их холили, предоставляли им различные преимущества, в том числе в питании. Им даже давали в два раза больше времени, чем всем остальным, понежиться в ультрафиолетовых боксах, чтобы увеличить в крови выработку витамина D. Их распорядок дня, гормональный баланс и, самое главное, размножение систематически регулировались в угоду спросу.
Так и текла жизнь. Люди ходили на работу, смотрели телевизор, ели, спали. Но в темноте и тишине плакали, ворочались с боку на бок, прекрасно понимая, что их знакомые, их родные — даже те, кто делил с ними постель, — могут внезапно исчезнуть в чреве бетонного сооружения ближайшей фермы. И они кусали губы и рыдали, потому что иного выбора не существовало — только подчиниться. К тому же у них на руках всегда кто-то был: родители, сестры и братья, дети. Всегда находился кто-нибудь, кто давал им лицензию на страх, благодать трусости.
Кто бы мог подумать, что мы с мучительной ностальгией будем вспоминать бурные девяностые и ранние нулевые? Времена нестабильности, политической убогости и финансовых афер, предшествовавшие крушению мирового порядка, казались золотым веком в сравнении с тем, что наступило. Все то, чем мы были, исчезло; все социальное устройство и миропорядок, как их представляли наши отцы и деды, перестали существовать. Мы стали стадом. Скотом.
