Но вот и смене конец, дождались-таки. Сдают инструмент, протирают ветошью промасленные руки и все выстраиваются по двое, идут за Максимом Петровичем длинным коридором в столовую. Там у каждой группы свои столы, на каждый день назначаются свои дежурные. Сегодня дежурили долговязый Сеня Галкин и спокойный, медлительный Юра Сбитнев. Они и идут к раздатке.
Группа слесарей ужинала по соседству с фрезеровщицами. С запалившимися лицами, донельзя усталые, они с приходом соседей веселеют, начинают перешептываться и невесть над чем хихикать, бросать украдкой лукавые обжигающие взгляды. У «жертв», будь у них хоть самые черствые сердца, невольно появляются глупые ухмылки, суетливость, дурацкое подмигивание друг другу, толчки. «Глянь-ка, вона…» А что глянь-ка? Просто соседки с приходом ребят стали чувствовать себя девушками.
— Алешенька, как оно ничего-то? Ой, Алешенька, стукнулся обо что? Синяк-то какой! Наверно, больно?
Алеша Карасев стыдливо косится на бойкую Таньку Терешкину, не знает, как ответить. Ему еще и в голову не приходит, что он нравится девушкам, что его черные, затененные длинными ресницами глаза, таящие невысказанную грусть, привлекают, что, когда он улыбается, невозможно не ответить тем же.
— Алешенька, забыла тебе сказать, ты мне сегодня приснился.
Венька ехидно слушает, как Танька заливается соловьем: «Алешенька, Алешенька…»
— Лейтенантом он приснился тебе, да? — насмешливо спрашивает он; Венькино презрение неприкрыто — к лейтенанту, конечно. — С которым провожалась у училища? Ничего лейтенант, видный.
Венька смеется: лейтенант, который пришел с Танькой к училищу, был тощее тощего, тонкая шея жалко болталась в вороте гимнастерки, никак уж на командира не похож, наверно, по случаю войны прошел обучение ускоренным курсом.
— Нахал! — беззаботно откликнулась Танька. Ее нисколько не задели Венькины слова, скорее они доставили ей удовольствие: кому не хочется услышать, что у тебя есть ухажер.
В отличие от своих подруг, Танька казалась совсем взрослой. Крепкие красивые ноги, пышные светлые волосы сплошь в колечках — подвивает их нагретыми щипцами, даже подпалины заметны. Когда она вскидывает руки, чтобы поправить волосы, кофточка на груди туго натягивается. Веньку-то, как видно, этим не проймешь, а Алеша краснеет, глаза отводит, не может понять, что с ним делается, становится телок телком.
— Полем, Алешенька, пойдете или на трамвае? — Голос у нее нежный, несколько покровительственный, голубые глаза излучают неподдельную ласку.
