― Пусть черт меня возьмет, если я соглашусь поверить в это!
В этот миг в дверь постучали, словно черт и впрямь явился на зов старика. Но, разумеется, это был не черт, а почтеннейший сенатор Мате Пуста, явившийся в сопровождении Пала Фекете и Габора Пермете.
― Добро пожаловать! Садитесь, пожалуйста. Какое дело привело сюда вас, господа?
― Нас послало к вашей милости Городское собрание.
― Мы готовы выслушать вас, милостивые государи, ― с важностью сказал бургомистр, произнеся это «мы» совсем по-королевски.
Посланцы вкратце рассказали, что порешило Городское собрание после ухода бургомистра: за господином Агоштоном будет послана депутация в Вац, это раз (весьма умное решение); далее, кафтан будет выставлен для всеобщего обозрения в городской ратуше на тридцать дней; каждый человек ― бедный он или богатый, кечкеметец или иногородний ― может бесплатно посмотреть на него; только надькёрёшцы будут обязаны платить за это по десять динаров. (И это очень правильно!)
― Но самое важное решение, ― продолжал Мате Пуста, ― состоит в том, что мы велели перенести из храма святого Миклоша железный сундук, окованный цепями, в котором хранятся городские реликвии; в него отныне будут запирать на ночь кафтан, а в дальнейшем ― и днем. Ключ же ― вот он ― магистрат посылает вашей милости, чтобы вы хранили его как зеницу ока и держали в таком месте, куда не имела бы доступа чужая рука.
Сказав так, Мате Пуста протянул бургомистру ключ на шелковом шнуре.
― Повинуюсь воле магистрата.
Лештяк взял ключ, встал и, подойдя к Цинне, повесил его ей на шею.
― Спрячь у себя на груди, Цинна.
Цинна залилась краской и невольным движением надвинули на глаза красный узорчатый платочек, отчего, правда, сзади посторонним взорам открылись ее по-мальчишески коротко остриженные волосы.
Мате Пуста, отвернувшись к окну, покачал своей большой головой:
― Ничего себе ― местечко, куда не имеет доступа чужая рука! Белоснежная грудь красивой девушки!..
Портной же громко воскликнул:
― Ах, черт возьми! Да ведь это же мой подмастерье Лаци! (Он узнал его по волосам.)
Бургомистр улыбнулся.
― Совершенно верно, батюшка! Раз уж начались чудеса… Когда-нибудь и об этом будет написана летопись: как портновский подмастерье вдруг превратился в супругу городского головы.
Лицо девушки при этих словах засияло восторгом и восхищением, но дольше выдержать на себе нежный ласковый взгляд Михая она не могла. Ей казалось: еще миг ― и она умрет от счастья. И, прижав руку к сердцу, Цинна выбежала из комнаты. Но тут, весь кипя от гнева, вскочил портной.
