― Скажи мне, Цинна, ― допытывался тем временем Лештяк. ― Как тебе удалось сбежать?
― Уговорила я старого турка, что караулил нас, сидя на пороге, чтобы он вздремнул немножко. Он и задремал.
― Как же ты сумела по-турецки-то с ним говорить?
― А я сняла с шеи ожерелье, да и отдала ему…
― Ну, а остальные девушки?
― Я звала их с собой, но они не захотели. Дома им батрачить приходилось, а тут! Обед дали ― пальчики оближешь! Сперва жаркое, потом сладкое, одних фруктов ― три сорта. Наверное, и мамалыгу тоже дают, да только ужина я не стала дожидаться…
― Но ведь ты тоже по доброй воле поехала с ними?
― Нарядам обрадовалась, вот и согласилась.
― И так быстро наскучило тебе там?
― Наскучило. Уж лучше я в своей рваной одежонке ходить буду!
― Ой-ой! ― грустно вздохнул Лештяк. ― Много бед навлечешь ты на город Кечкемет! Ведь тебя же теперь искать будут, Цинна!
Вместо ответа цыганочка прижалась к спутнику, дрожа всем телом, как осиновый листок.
― Не бойся! ― успокоил ее Лештяк. ― Коли пообещал, не оставлю тебя. Мое слово твердое.
Девушка склонилась к руке Михая и поцеловала ее, а сама всхлипнула.
Молодой бургомистр резко, даже грубовато обхватил голову спутницы, отстраняя от своей руки.
― Не епископ я, чтобы мне руки целовать, ― сердито проворчал он.
Но пока он поднимал вверх голову цыганочки, его собственная голова пошла кругом, звезды запрыгали перед глазами, телега, казалось, вот-вот перевернется, а камыши у дороги, как оглашенные, пустились вдруг наутек, и Лештяк, потеряв всякую власть над собой, прижал головку девушки к своей груди. Впрочем, устыдившись своего поступка, он тут же выпустил ее.
― Эй, цыганочка, что ты со мной делаешь? Смотри, не целуй мне руку, а то привяжу тебя за косу к телеге, чтобы ты и головой пошевелить не смогла. Этак и с ума свести человека недолго!
Лештяк шутливо захватил в горсть пышную тугую косу цыганочки:
― Ну, привязать?
― Делайте, что хотите, ― покорно, тихим голосом промолвила девушка в ответ.
― Не стану я тебя привязывать, не бойся. О другом я сейчас думаю.
Тут он с напускным равнодушием перекинул косу, эту дразнящую змею, на другое плечо девушки, а коса щелкнула, как кнут, обвилась вокруг точеной шейки и концом своим снова оказалась возле руки Лештяка.
Они долго молчали, и молодой человек часто потирал ладонью свой лоб.
― Думаю я, ― сказал он наконец шепотом, ― что косу эту тебе остричь придется. Под самый корень!
Цинна удивленно подняла на него свои глаза, блестевшие даже в темноте.
