– Ах! Он умер, он умер, я знаю, что умер!
Том слегка повернул голову и пробормотал что-то несвязное, – вероятно, он был в бреду. Тетушка всплеснула руками, восклицая:
– Слава тебе, Господи, жив! С меня и того довольно!
Она порывисто поцеловала его и полетела в дом приготовить постель, а по дороге проворно раздавала приказания направо и налево неграм и всем прочим домашним.
Я пошёл за толпой посмотреть, что будут делать с Джимом, а старый доктор с дядей Сайласом последовали за Томом в комнаты. Фермеры очень горячились; некоторые хотели даже повесить Джима, для примера прочим неграм, – чтобы те никогда не пробовали убегать, не смели поднимать кутерьмы и держать целую семью в смертельном страхе несколько суток. Но другие отсоветовали вешать: вовсе это не годится, негр – чужой, его владелец вступится и заставит заплатить за него. Это немного охладило их пыл – обыкновенно так бывает: кто больше всего желал бы повесить провинившегося негра, тот именно менее всего расположен платить за него, натешившись над ним вдоволь.
Джима осыпали бранью, угостили его двумя-тремя тумаками по затылку, но бедняга не говорил ни слова и не показывал даже вида, что знает меня. Его отвели в тот же сарай, где он жил прежде, переодели в его собственное платье и опять посадили на цепь, только цепь прикрепили не к ножке кровати, а к большому столбу. Руки и ноги у него были тоже закованы в цепи. Кроме того, решили проморить его на хлебе и на воде после такой проделки до тех пор, покуда не явится его владелец или покуда он не будет продан с аукциона. Яму нашу зарыли и пообещали, что каждую ночь вокруг сарая будут караулить два фермера с ружьями, а днём у двери будет привязан бульдог. Затем, распорядившись, эти господа на прощанье опять принялись ругать Джима, как вдруг явился старик доктор.
– Не будьте к нему слишком суровы, – сказал он, – Джим не дурной негр. Придя к больному мальчику, я убедился, что не в состоянии вынуть пулю без посторонней помощи, а он был в таком положении, что я не мог отлучиться и позвать кого-нибудь на помощь; между тем мальчугану становилось всё хуже да хуже, скоро он совсем потерял сознание, не подпускал меня близко, говоря, что если я срисую его плот, то он убьёт меня, и тому подобные глупости, – я увидел, что мне ничего с ним не поделать одному, и хотел пойти за помощью. Вдруг откуда ни возьмись является этот негр и предлагает помочь мне. И помог прекрасно. Разумеется, я сейчас же догадался, что это беглый негр. Каково положение! Мне пришлось сидеть там, не трогаясь с места, весь остаток дня и всю ночь. Приятно, доложу вам! У меня в городе несколько пациентов, больных лихорадкой, и мне, конечно, надо было навестить их, но я не решался, потому что негр мог убежать, и тогда меня стали бы обвинять, что я помог негру убежать, а между тем ни одной лодки не подплывало настолько близко, чтобы я мог окликнуть кого-нибудь. Так я и просидел на месте до самого рассвета, и, скажу прямо, я ещё не видывал негра такого верного, такого преданного, хотя ради этого он рисковал своей свободой, да и, кроме того, измучен был ужасно: вероятно, много работал за последнее время. За это я полюбил негра: скажу вам, джентльмены, такой негр стоит тысячи долларов – и ласкового обхождения вдобавок. Я захватил с собой всё необходимое: мальчику было хорошо на плоту, как дома, может быть, даже лучше, потому что там тихо, спокойно. Таким образом, я застрял на реке с двумя пациентами на руках, пришлось мне просидеть вплоть до утренней зари. Тут проплыл мимо ялик
