— Загубит секиру, — тихо сказал Мурзинцев.
Щепки летели в разные стороны, при каждом ударе лезвие тонко звенело, а дерево, словно бубен, отдавалось низким гулом. Пресвитер замах делал во все древко, рубил от плеча, оружия не жалея. Над островом каталось тяжелое раскатистое эхо, словно бревна с горы катились, друг о друга спотыкаясь.
— Рожин, — позвал сотник, отвернувшись от неистового священника. — Ты говорил, что в Белогорье два капища. Может, это другое, которое для Обского старика?
Толмач кивнул на березу-трехстволку.
— Гляди внимательно, — ответил он. — На что похоже?
— Чтоб меня… — выдохнул Мурзинцев. — Как есть, гусиное крыло…
— Вот-вот… Я осмотрюсь, следы вогулов поищу, — сказал Рожин и побрел к дальней стороне капища, чтобы не видеть неистовства отца Никона.
Голова болвана уже едва держалась и после очередного удара уткнулась подбородком в грудину и бухнула на землю, да так тяжело, словно была она не деревянной чуркой, а пушечным ядром. Поверженный болван теперь смотрел на пресвитера снизу вверх единственным глазом, в и во взгляде этом было равнодушие, безучастность, будто ему не было дела до суеты пришлых людей.
— Спаси и сохрани, Господи… — выдохнул Игнат Недоля и перекрестился.
А пресвитер уже бежал к ряду болванов, что охраняли священную березу, замахивался на ходу бердышом и горланил проклятия:
— Изыди, сатанинское отродье, воротись в ад! Именем Господа нашего Иисуса Христа изгоняю нечисть с земли сей!..
Семен Ремезов смотрел на отца Никона ошалело, словно впервые его увидел, потом топор из-за спины достал и под опашень засунул, чтоб не видно было. Стрельцы вслед за Мурзинцевым осторожно вышли на центр поляны, в нерешительности замерли, не зная, что делать и как на горячность отца Никона реагировать. Прошка Пономарев испуганно вокруг оглядывался: везде ему мерещились желтые змеиные глаза вогульских леших — и, безоружный, к Лису с Недолей жался.
Срубленные болваны летели на землю один за другим, как ржаные колосья под косой, а отец Никон еще и в землю их ногами втаптывал, чтоб в преисподнюю провалились навеки.
— Там тебе самое место, идолище диавольское!..
Последний болван пал, и пресвитер бросился к березе. С размаху в крайний ствол рубанул, но живое дерево оказалось куда крепче гнилой древесины идолов. Лезвие бердыша жалобно звякнуло и осталось торчать в стволе, войдя в него на два пальца. Береза вздрогнула, ветвями тряхнула, будто ее оса ужалила, ствол заныл, как полый, и где-то совсем близко пискнул-всплакнул кулик.
