.
«Русский инвалид» с первых дней был посвящен благотворительности. Пезаровиус сделал все, чтобы он соответствовал намеченной цели и добился того, что «любезные сограждане» горячо выразили «признательность героям», инвалидам, семьям погибших, «совершив доброе дело соединенными силами». Павел Павлович, не имевший ни «редакции, ни комитета вспоможения инвалидам», одновременно со сложным трудом по изданию газеты вел огромное предприятие с оборотным капиталом свыше 700 тысяч рублей. Насколько добросовестно был поставлен учет поступавших средств, находившихся под добровольным контролем общества, которому все было известно по месячным отчетам кассы, печатавшимся в «Русском инвалиде», показывает точность исчислений – вплоть до копеек. Одних только «вспоможений» издатель оказал на сумму свыше 140 000 рублей. Это был огромный труд бескорыстного филантропа, который работал один за целые благотворительные комиссии и общества; причем филантропа, распределявшего пособия по особым правилам, а не произвольно, и добивавшегося того, чтобы они доходили до конкретного адресата. Вопрос о широкой благотворительной деятельности П. П. Пезаровиуса ждет отдельного исследования.
Газета «Русский инвалид» была передана ее основателем Военному министерству и просуществовала до 1917 года.
Диапазон применения байка. При изучении истории русской журналистики.
№ 45. Байка «Одиннадцатый вариант»
В 1967 году в «Журналисте» известный репортер Анатолий Гудимов рассказал, как он, будучи начинающим корреспондентом, сдавал в «Комсомольской правде» свой репортаж о выступлении Георгия Димитрова в зале Политехнического музея.
«…Это была моя первая профессиональная работа, к тому же в номер, и я с дрожью, как загипнотизированный, смотрел на белый квадрат оставленного “окна” на четвертой полосе почти сверстанной газеты.
Перепечатанный на машинке репортаж я положил перед заведующим отделом информации М. Смоленским. Он молча, не трогая его, скосил глаза и прочитал. Затем своей рукой, похожей на медвежью лапу, скомкал и бросил в корзинку.
– Дерьмо!.. – лаконично сказал он. – Тебе дали пятьдесят строк, а ты на двадцати рассказываешь о погоде, словно над музеем не было крыши… Пиши снова…
С таким же результатом я написал второй, третий, четвертый варианты… Наконец надо мной сжалился Михаил Розенфельд. Он был старше меня на два года и в то время уже слыл известным журналистом.
– Иди, бедолага, – сказал Миша с сочувствием. – Я тебе напишу!
