— Рыжий… — скептически сплевывает он в сторону.
— Ги-и!.. — разочарованно подтверждает и Васюта. — Рыжий, красный, человек опасный…
У Юры на глаза навертываются слезы. Всем мешает, что он рыжий! Ну что это такое в самом деле!
— Так будем бить Казимирку с Федьком? — спешит задать вопрос Семка, стараясь замять неловкость и чувствуя свою вину за несовершенство Юриной внешности.
Но Васька с Васютой его уже не слушают. Они хитро перемигиваются.
— Его отец… — фыркает Васюта, — такой же… рыжий… как огонь… а борода… точно веник… Ги!..
Зеленые круги начинают вертеться у Юры в глазах. Он вдруг слепнет, он ничего сейчас не видит, только Васюту. И ничего не слышит. Потому что вообще уже ничего больше нет. Юра размахивается и изо всех сил бьет Васюту в лицо, так что Васюта падает и Юра, не устояв на ногах, падает вслед за ним. В ту же секунду он чувствует, что на него сверху наваливается еще кто-то и, схватив за волосы, тычет носом в песок. Потом сверху прыгает еще один, и дышать становится уже невозможно. Тогда Юра начинает лягать ногами кого попало и куда попало.
Неизвестно, чем бы кончилась эта драка, если бы не прибежали рабочие с мельницы. Юра приходит в себя оттого, что его вдруг окунают головой в речку. Он фыркает, сплевывает что-то соленое и откашливает песок. Тогда его ставят на ноги и дают добрый подзатыльник — большой, взрослой рукой, очевидно для науки. Когда зрение и способность соображать кое-как возвращаются к Юре, он наконец видит своих друзей и врагов. Семка лежит на животе и ревет, рубашка на нем разорвана, и спина вся в ссадинах и синяках. Васька мрачно прижимает большой медный пятак к правому глазу — запухшему и почерневшему. Васюта — а Васюта, вот и он! — вытирает рукавом губы, из которых так и течет несколькими струйками кровь. Он смотрит в землю, наклоняется, ковыряет босой ногой песок и траву. Он что-то потерял и не может найти.
— Ты чего ищешь? — спрашивает кто-то из мельничных рабочих, кажется тот самый, который окунал Юру в воду и дал ему подзатыльник: Юра узнает его по голосу.
— Зубы!.. — мрачно отвечает Васюта и снова наклоняется к траве.
Теперь Юра замечает, что, и верно, двух передних зубов у Васюты не хватает. Значит, это он, Юра, ему их высадил? Здорово!
— Счастье твое, — бросает хмурый взгляд Васюта, — что у меня еще зубы молочные, а то что б мне тогда всю жизнь без зубов делать? А?.. Я бы тебя, гадину, убил бы! Я бы тебя еще и не так размалевал.
Но теперь Юра начинает замечать кое-какие дефекты и своей особы. Во-первых, он без штанов. Вон они, штаны, лежат кучкой тряпья — должно быть, в драке сползли и разорвались. Потом Юра хотя и видит, что левая рука у него есть, но это все равно, что и нет ее — ни пошевельнуть, ни чего-нибудь сделать ею нельзя. Кроме того, из носа у Юры течет, как из водопровода. Кровь заливает ему губы, стекает с подбородка и каплет на грудь. В левом ухе такой звон и гул, как в пасхальную ночь на колокольне. Притом и ходить Юра не может — он едва переставляет ноги и даже сам не разберет, на которую из них хромает. Возможно, что и на обе. Все, что осталось на Юре из платья, мокрое и холодное. А уже осень и купальный сезон давно кончился. Ай-ай-ай!
