– Мне это по вкусу: ведь это все равно, что отнести нищему милостыню, которую дал другой человек, – забота ваша, а старания мои.
Так Фениса и сделала; взяв каплуна, двух куропаток, немного фруктов и белого хлеба – все, чем богата Севилья, она отнесла это, куда ей было указано, и сказала:
– Пусть Лисардо кушает себе на здоровье, потому что ему это посылает Лаура.
Влюбленный кабальеро, преисполненный благодарности за эту милость, принялся за еду с таким рвением, что слуги его, придя в отчаяние, осмелились ему сказать:
– Если ваша милость будет так кушать, то что же останется на нашу долю?
– Вы, – отвечал Лисардо, – вовсе недостойны милостей Лауры, и потому, если я что-нибудь и не доем, то сохраню это себе на ужин.
Может быть, вашей милости это покажется жестокостью со стороны Лисардо, а быть может, вы возразите: «Мне кажется всего лишь, что он сильно проголодался», и вы будете правы, если только вам неизвестно, чем питается счастливый влюбленный в такие минуты.
Все же, чтобы вы не считали его невежей, я могу вам сообщить, что он дал слугам два дублона, стоимостью каждый по четыре дуро, – в те времена такие еще бывали, – с тем чтобы один из них отправился в Севилью и купил все, что ему только захочется. Однако они этого не сделали и, поделив деньги между собой, направились к загородному дому, где служанки накормили их досыта. Лаура видела все это, и ей это доставило большое удовольствие. Слуги Лисардо не скрывались от ее родителей, и когда те, пожелав узнать, что они за люди, спросили у них об этом, они назвали себя музыкантами. Желая развеселить Лауру, отец ее предложил им войти, чему они чрезвычайно обрадовались, и когда принесли лютню, которая всегда находилась в загородном доме или, возможно, была привезена служанками Лауры, – а некоторые из них любили потанцевать на мавританский лад, – Фабио и Антандро запели прекраснейшими голосами:
Между двух ручьев, рожденных
Вешним солнцем из снегов
В день, когда по просьбе дола
Растопило их оно,
Злополучный и забытый, —
Ибо тем, кто ею полн,
Дарит только огорченья,
А не радости любовь, —
Сильвио сидел печально
И следил за бегом вод,
Насмехавшихся беспечно
Над отчаяньем его.
И под мирное журчанье
Как хрусталь прозрачных волн.
Звонко плещущих о берег,
Жалобно промолвил он:
«Раз ни ревностью терзаться,
Ни любить вам не дано.
Вправе вы, ручьи, смеяться,
Слыша плач унылый мой.
В том, кто любит знойный камень.
Сердце страстью сожжено.
Вам же зной любви не страшен,
