– Безрассудный юноша, хотя вы и заслуживаете смерти, но вы ее не примете от моей руки, так как я не хочу верить, чтобы Лаура нанесла мне такое оскорбление, и полагаю, что только ваша безумная дерзость привела вас сюда.
Лисардо, полный смятения, стал подкреплять это мнение всякими клятвами и уверениями.
Марсело сделал вид, что поверил ему, и, выведя его в сад, открыл потайную дверь, скрытую плющом. Выйдя на улицу, ошеломленный юноша, сам не зная как, добрался до своего дома. Терзаясь самыми ужасными сомнениями и вопросами, ни один из которых не находил ответа, он без сил упал на кровать, мечтая лишь о смерти.
Что касается Марсело, то, выпроводив Лисардо, он вышел на улицу и сказал Антандро:
– Вы, должно быть, питаете злобу к этому кабальеро: его нет ни в указанной вами комнате, ни вообще во всем доме. Знайте, что я не наказываю вас, как вы того заслуживаете, только потому, что людей, подобных вам, карает правосудие. Кто вам сказал, что этот человек являлся сюда, чтобы меня оскорблять?
– Сеньор, – ответил смутившийся Антандро, – мне об этом сказала одна ваша служанка, по имени Фениса.
– Отправляйтесь же с богом по своим делам, ибо вы не знаете ни дома, который желаете обесславить, ни моей жены, которая выше столь гадких подозрений.
На этом совершенно растерявшийся Антандро распрощался с Марсело и, полный опасений, не решился вернуться в дом Лисардо, а вместо того поспешил где-то укрыться на несколько дней.
Марсело, у которого на самом деле составилось несколько иное мнение о добродетели Лауры, колебался между доверчивостью и отчаянием и, опечаленный своими предположениями и горькой истиной, стойко переносил это несчастье, терпеливо ожидая случая, который принес бы ему удовлетворение; ни перед одним человеком, обладающим честью, не стояло еще столь трудной задачи. «О вероломная Лаура, – говорил он себе, – возможно ли, чтобы в такой совершенной красоте свил себе гнездо порок, чтобы твои складные речи и честное лицо прикрывали столь бесчестную душу? Чтобы ты, Лаура, изменила небу, своим родителям, мне и своему долгу? Но что же я сомневаюсь, когда я видел собственными глазами наглого соучастника твоего преступления и прикасался к нему собственными руками? Могу ли я еще сомневаться, когда твой проступок осквернил святыню нашего брака, а жестокость нанесенного мне оскорбления пробудила во мне обязательства перед честью, с которой я рожден? Я это видел, Лаура, и я не могу не замечать того, что я видел. Любовь моя не может избежать этого оскорбления, хотя мстить я должен чужими руками. Как я несчастен! Ведь мне труднее стремиться к твоей смерти, чем тебе расстаться с жизнью, потому что я должен ее отнять у той, которая мне настолько дорога, что я страдаю от этой мысли сильнее, чем ты будешь страдать от боли, хотя и мучительной, но уже последней».
