У меня девять жизней | страница 40



…Людей спасло то, что они сбежались к Ахуке. Тепловой удар, высушивший живую и мокрую только что траву, швырнул за деревья мертвую Птицу и свалил с ног Брахака. А яма, пыхнувшая багровым пламенем, была пуста — валил густой пар от потрескавшейся глины. Остался отпечаток сферы и глубокие вдавлины монтажных опор. Вот и вся память.

Колька стоял над ямой один, как прокаженный. Огромными глазами смотрела Нанои — она еще лежала на спине Птицы. И смотрела на него, застывшего над ямой.

Он опоздал на десять секунд. Пробежать, вскочить на верхушку сферы, а крышку он бы вырвал из гнезда. Десять секунд. Оттиски опор в сухой рыжей глине. В ближней опоре была выемка, она отпечаталась как выступ — Колька помнил, что выемку прорезал сварщик Чибисов для термометра, две недели назад. Десять секунд! Синий черт с плаката поднимал палец: «У меня девять жизней, у тебя — только одна». Вот и свершилось. Из-за десяти секунд. Из-за чего? Он смотрел на носки своих ботинок, блестящих от ходьбы по траве.

Из-за того, что он не разомкнул цепь автостарта. Вот и все. Он виноват сам.

Вторая жизнь зашевелилась вокруг него. Тонкая девушка подошла и взяла его за плечо. «Ты опалишь ноги», — произнес кто-то на чужом языке, это был он сам, Колька Карпов, в своей второй жизни. «Да, трава горячая, — ответила девушка. — Они улетели совсем?» Он опустил голову. «Пойдем на Пост, Колия?» Он стоял. Никто больше к нему не подходил. Охотники повели загнанных Птиц по просеке.

Да, вот что ему осталось — яма в рыжей глине. Но уже шевелилась и сыпалась земля под ногами — кроты принялись за работу. Час, другой — и следа не останется. Зарастет травою. Прощайте.

Девушка стояла рядом с ним, переступала — горячо. «Пойдем, Нанои». Колька вынес ее на траву. Она держалась за шею нежными, шершавыми руками. Шея обгорела, пойдут волдыри. Он опустил девушку и пошел в лес. Потом, все потом, сейчас надо быть одному.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1

На просеке Охотники тренировались в стрельбе — в дом залетела стрела с тупым наконечником. Николай Карпов подобрал ее, вырезал три зарубки, по числу дней, подпрыгнул и оставил стрелу висеть в потолке. Он видел себя, будто нарисованным на иллюстрации в книге — подпрыгивает, вешает стрелу с зарубками.

От той жизни у Николая осталось: башмаки с шерстяными носками, пистолет, навощенный коробок спичек, складной ножик — малое лезвие переточено на отвертку. Одежда сгорела на баросфере. Еще часы. Судорожно тикали на гибком металлическом браслете. Шмякнуть бы их о дерево, чтобы не тикали… На десять, на десять, на