Затем при желтом свете ламп они принялись с остервенением грызть черствый хлеб в промежутках между уборкой палубы; при этом они старались как-нибудь устроиться, чтобы «размыкать беду». Они стали укладываться по несколько человек на койку и установили очереди на пользование сапогами и непромокайками. Снова послышались обычные оклики: «старина», «сынок», дружеские шлепки, громкие шутки. Некоторые, растянувшись на мокрой палубе, заснули, положив головы на согнутые руки, а кое-кто курил, устроившись на юте. Их измученные лица, просвечивая сквозь голубую дымку табака, казались умиротворенными, глаза блестели. Боцман просунул голову в дверь.
— Эй, смените кто-нибудь рулевого, — крикнул он, — уже шесть часов. Будь я проклят, если этот старый Сингльтон не просидел там больше тридцати часов. Нечего сказать, хороши товарищи!
Он снова захлопнул дверь.
— На палубе теперь вахта подшкипера, — сказал кто-то.
— Эй, Донкин, тебе на смену, — закричали вместе три или четыре голоса.
Донкин, забравшись на пустую койку, продолжал тихо лежать на мокрых досках.
— Донкин, тебе на руль…
Он не подавал голоса.
— Да он никак помер, ребята, — громко фыркнул кто-то.
— Надо продать его паршивое тряпье, — крикнул другой.
— Эй, Донкин, если ты, черт побери, не пойдешь сейчас на руль, они продадут твое тряпье, слышишь ты? — зубоскалил третий.
Донкин заворчал из своей дыры. Он жаловался на ломоту во всех костях и жалобно хныкал.
— Да не пойдет он, — воскликнул презрительный голос. — Твой черед, Девис.
Молодой моряк поднялся, с трудом расправляя плечи. Голова Донкина свесилась с койки, хрупкая и призрачная в желтом свете ламп. — Я дам тебе фунт табаку, — провизжал он примирительным тоном, — вот только получу. Ей-ей, вот…
Девис двинул кулаком, и голова исчезла.
— Я пойду, — сказал он. — Но ты заплатишь за это.
Он нетвердыми шагами, но решительно направился к двери.
— Ей-богу, дам, — вопил Донкин, неожиданно выскакивая вслед за ним. — Ей-богу — фунт. Три шиллинга они считают.
Девис распахнул двери.
— Ты заплатишь мне… в хорошую погоду, — крикнул он через плечо.
Один из матросов быстро расстегнул свое мокрое пальто и бросил его на плечи парню.
— Эй, Тэффи, возьми-ка это, воришка!
— Спасибо, — крикнул тот из темноты, покрывая гул катящихся волн.
Слышно было, как он расплескивал воду; вдруг новый шквал с сильным шумом перекатился через борт.
— Парень-то поди уже выкупался, — заметил перепачканный матрос.
— Есть, — зафыркали другие.
