И я не просто обеспокоился, а испугался. Я готов был вырвать у нее из рук эти проклятые ноты и швырнуть их в окно. Но все же я не делал этого — нельзя растоптать то, что выше тебя. Я или враждебно молчал, тайно терзаясь, или старался отвлечь ее разговорами на всякие другие темы, иногда довольно удачно. Но как только она оставалась одна — тут же снова утыкалась в ноты.
— Что тебе больше всего понравилось, — спросил я у нее однажды, — из того, с чем ты до сих пор познакомилась?
— «Лебединое озеро», — не задумываясь, ответила она.
Я не удивился, даже обрадовался. Это был хороший повод.
— Чудесно! — сказал я. — Хочешь, пойдем с тобой в театр? По-моему, на этой неделе есть спектакль.
— Как спектакль?
— Очень просто, ведь «Лебединое озеро» — балет. Увидишь — поймешь.
— Хорошо, — согласилась она.
Но в ее голосе мне послышалась какая-то неуверенность, даже сожаление. Я прекрасно понимал, что, в сущности, ее пугало. На это я и рассчитывал. Купил два дорогих билета в ложу и потащил ее на представление, предвкушая свою победу. Она облокотилась на барьер, не глядя в зал. По правде говоря, и в зале никому до нее не было дела. Она была очень взволнованна, я чувствовал, что она вся погружена в себя, словно старается что-то припомнить.
— На, почитай программу! — сказал я.
— Потом, — отмахнулась она.
Пожалуй, она впервые отказалась выполнить мою просьбу — до сих пор она безропотно повиновалась мне. Когда прозвучали первые звуки, я заметил, как напряглось ее лицо, как вся она притихла и вжалась в кресло. Но постепенно лицо ее смягчилось, чуть заметная улыбка заиграла на нем. Мой эксперимент явно не удался. В антракте, ведя ее в буфет, я спросил с притворной небрежностью:
— Ну что, есть разница?
— Нет, — ответила она. — Почти никакой…
— А что лучше?
— Конечно, в театре. Но все-таки это не одно и то же. То, что я одна слушаю, словно происходит во мне. Как будто я сама играю.
Как хорошо мне было знакомо это невыразимое чувство внутреннего ликования, хотя я испытывал его, увы, не слишком часто. А у нее, наверное, душа до краев была переполнена ликованием. Когда я вел ее в театр, я рассчитывал, что звучание оркестра откроет ей истинную красоту музыки и она разочаруется в той бледной копии, которая рождалась ее воображением. В антракте, когда я угощал ее скверным тепловатым лимонадом, один из моих приятелей, полный идиот, подскочил к нам.
— Ты еще не женился? — с ходу поинтересовался он.
— Представь себе, нет, — ответил я.
