Конечно, тогда можно было бы заранее рассчитывать на успех, ведь как ни крути - одна голова хорошо, а две, а то и три гораздо лучше, надежнее.
Но вся беда заключалась в том, что Акраму Галиевичу не хотелось своими планами-мечтами делиться со всей Хлебодаровкой. Жолдас, тот, может, и промолчит, а Иван Петрович сдержится только до первой пивной бочки, да еще и обсмеять может, журналисты народ такой, с ними нужно быть начеку. "Дружба дружбой, а табачок врозь" -- всплывала в памяти любимая присказка Загорулько. Нет, это был человек ненадежный.
Все эти обстоятельства заставили Сабирова самого всерьез засесть за письменный стол. Если писатели, по слухам, шлифуют иную строку десятки раз, то Акрам-абзы перещеголял самого трудолюбивого, взыскательного литератора --он написал девяносто семь вариантов и только девяносто восьмой решился наконец отправить в "Вечернюю Алма-Ату".
Этот девяносто восьмой вариант он написал после того, как провел вечер за бешбармаком у Жолдаса-ага, где, как водится, пропустил для аппетита рюмочку-другую. Написав, он тут же, несмотря на поздний час, пошел на почту и опустил письмо в ящик. Знал: не решись он сделать это сейчас -- будет мучить себя долго и сотым и сто пятидесятым вариантом.
Наутро, проснувшись, Акрам-абзы хотел перечитать, что же он все-таки отправил в газету, но не тут-то было: девяносто восьмой вариант был написан сразу набело, на одном дыхании, и он так никогда и не увидел, как выглядело его объявление, заставившее поспешно телеграфировать и сорваться с места неизвестную Наталью Сергеевну Болдыреву.
А объявление его, отредактированное ушлым, поднаторевшим в таких делах собратом Загорулько, было напечатано в следующем виде: "Юрист на пороге пенсии желал бы пригласить в скромный райцентр Оренбуржья женщину, не идеализирующую жизнь в городе. Сила, здоровье, безупречная репутация, общественное и материальное положение гарантируют тихую, надежную гавань. Дом, отлаженное хозяйство позволят познать, не обременяя себя особыми хлопотами, на склоне лет покой, почувствовать себя хозяйкой и поверить, что жизнь все-таки удалась".
Попадись на глаза Акраму Галиевичу эта газета, он бы никаких претензий к редакции не имел -- все солидно, пристойно. Особенно, наверное, ему понравилось бы: "безупречная репутация, общественное положение"...
Отправив письмо в Алма-Ату, нотариус как-то сник, потерял интерес к газете, убрал ее подальше. "Зачем я все это затеял?" -- думал он в послеобеденные спокойные часы на службе, аккуратно укладывая в сейф потерявшие блеск черные саржевые нарукавники, служившие ему чуть ли не с первых дней работы в этой должности.
