Эй, Кассель,
кричит одна из девушек, и мне приходится обернуться. — Ставки еще принимаешь?
Неа,
отвечаю я.
Видите, я стараюсь жить в мире с законом. Я стараюсь.
Иногда сам не понимаю, зачем я так бьюсь, чтоб остаться здесь, в Уоллингфорде. Мои оценки — всегда намеренно и неизменно очень средние — за последний год окончательно рухнули вниз. Да и в колледж я не собираюсь. Подумываю о Юликовой и о тренинге, который проходит мой брат. Только-то и нужно, что бросить школу. Просто оттягиваю неизбежное.
Девушка снова смеется, а Одри и остальные вторят ей.
Иду себе дальше.
На развитии мировой этике мы немного говорим о предвзятости журналистики и о том, как это влияет на наш образ мыслей. Когда попросили привести пример, Кевин Браун вспоминает статью о моей матери. Он считает, что слишком многие репортеры обвиняют Паттона в том, что его так легко обдурили.
Она же преступница,
говорит Кевин. — Зачем пытаться выставить дело так, будто губернатор Паттон должен был знать, что его подружка попытается наложить на него чары? Это явный пример попытки журналиста дискредитировать пострадавшего. Я бы не удивился, узнав, что Шандра Сингер и над ним поработала.
Кто-то хихикает.
Не поднимаю глаз от стола, внимательно разглядывая ручку, которую держу в руках, но тут слышу стук мела по доске — это мистер Льюис спешит привести в пример недавние новости из Боснии. Меня охватывает та странная сосредоточенность, которая возникает когда все вокруг съеживается до здесь и сейчас. Прошлое и будущее тают вдали. Только и слышно, как бегут мгновения, но тут раздается звонок, и мы толпой устремляемся в коридор.
Кевин,
тихо говорю я.
Он оборачивается, ухмыляясь. Мимо нас бегут ученики, прижимая к себе сумки и книги. Я вижу их боковым зрением — бегущие мимо цветные полосы.
С такой силой бью Кевина в челюсть, что удар отдается до самых моих костей.
Драка! — Вопят какие-то мальчишки, но подоспевшие учителя оттаскивают меня от Кевина прежде чем он успевает встать.
Даже не сопротивляюсь. Меня охватило оцепенение, но адреналин все еще бежит по жилам, нервы так и искрят от желания сделать что-нибудь еще. Что-нибудь и кому угодно.
Меня ведут к декану и оставляют у дверей, сунув в руку листок бумаги. Сминаю его и швыряю в стену — как раз тут меня вводят в кабинет.
Кабинет декана Уортона забит разными бумагами. Декан явно удивился, увидев меня — он встает и снимает с кресла, стоящего возле стола, стопку папок и журналов с кроссвордами. Жестом показывает, что я должен сесть. Обычно, в какие бы неприятности я ни влипал, меня тащат прямиком к директрисе.
