Поллетти внимательно посмотрел на фигуры. Они изображали полицейского, швейцарскую стюардессу, священника-иезуита, носильщика из отеля и иорданского араба. Они медленно подошли к дивану и исчезли.
Сильвестре включил свет.
— Ну? Кто из них был Охотником?
— Нельзя ли взглянуть еще раз? — попросил Поллетти.
Профессор отрицательно покачал головой.
— Я и так дал лишнюю секунду.
Марчелло потер подбородок, взъерошил волосы и нерешительно произнес:
— Араб показался мне каким-то подозрительным…
— Неправильно!
Сильвестре снова нажал кнопку, и у дальней стены возник иезуит, фигура которого в освещенном зале казалась прозрачной, но была хорошо видна.
— Взгляни, — сказал Сильвестре. — Иезуит, вне всякого сомнения, не тот, за кого пытается выдать себя. Буква «И», первая буква в названии его ордена, видна как на правой, так и на левой стороне груди. Ведь это сразу его выдает!
— Я никогда не обращал внимания на иезуитов, — пробормотал Поллетти, вставая и звеня монетами в кармане.
— Но в Риме они попадаются на каждом шагу! — воскликнул Сильвестре.
— Именно поэтому я никогда не обращал на них внимания.
— Как раз поэтому ты должен был замечать их! — В голосе Сильвестре звучало возмущение. — Фальшивая деталь в традиционной одежде — самый верный признак и сразу должна вызвать подозрение. — Он печально покачал головой. — Когда я принимал участие в Охоте, мы обращали на подобные вещи особое внимание. Ничто не ускользало от моего взгляда.
— Ничто, кроме банана со взрывчаткой, — подхватил Поллетти.
— Верно, — согласился профессор. — Этот парень из Нигерии узнал о моем пристрастии к тропическим фруктам.
— Насколько я помню, у вас были и некоторые другие ошибки, — уколол учителя Поллетти.
— А я и не скрываю, — голосом, полным достоинства, произнес Сильвестре. — Мне всегда не везло, поэтому теперь я стараюсь научить других избегать моих ошибок. У меня были весьма способные ученики. Боюсь, Марчелло, ты к ним не относишься.
— Пожалуй, — согласился Поллетти.
— Ты закончил полный курс обучения. Нельзя сказать, что у тебя начисто отсутствуют способности. Но какое-то глубоко засевшее безразличие, равнодушие мешает тебе вложить душу и сердце в самое благородное занятие человека — Охоту!
— Пожалуй, вы правы, — признался Поллетти. — Почему-то интерес к этому у меня быстро исчезает.
— Наверное, в твоем характере есть какой-то серьезный недостаток, — печально произнес профессор Сильвестре. — Какая судьба ждет тебя, мой мальчик?
