– Нет, еще крепче возненавидели друг друга, – пожал плечами Николай. – Собственно, по этой причине от них к тому моменту, когда я услышал эту историю, уже ничего не осталось. Можно сказать, что их наказал Бог за гордыню, хотя здешний пуританский Бог как раз подобную суровость одобряет. Это не русский Иисус. Местный американский Бог – это ветхозаветный Иегова, он, знаете, так и высматривает, кого бы молнией угостить.
– А вы атеист? – хмыкнула девушка.
(Надо ж такое придумать – местный американский Бог!)
Он промолчал в ответ.
– А почему все-таки вы спрашиваете насчет своего здравого ума? – продолжил он минуту спустя.
Она лишь вздохнула.
Не рассказывать же про то, как обуревают её сомнения и страдания: чем дальше, тем сильнее она сомневается. Не в своем решении, а в своих чувствах, к нему приведших.
* * *
Это произошло однажды ночью…
Они ужинали при свечах. Николаю удалось подстрелить утку, и Мария приготовила ее с рисом. Она собиралась мыть посуду, когда вдруг заметила, что Николай странно и пристально смотрит на нее. Маша бессознательно оправила серый свитер, туго обтягивающий ее грудь. Блондин улыбнулся:
– Свежий воздух и моя стряпня пошли вам на пользу, сударыня. Вы выглядите как наливное яблочко…
Воронова смотрела на него, пораженная несоответствием между насмешливыми словами и странной дрожью в его голосе.
Так они стояли минуту или две.
– Мэри, – наконец, выдавил он, – не смотрите на меня так, а то я могу не сдержаться и… случится то, о чем мы потом будем жалеть. Я ведь совсем не святой…
– Николай Максимович!
Оловянная тарелка, которую она рассеянно держала в руках, выскользнула и задребезжала по полу. Их взгляды встретились, девушка не могла оторвать глаз от завораживающей, небесной синевы его глаз.
– Молчите, Маша. Не говорите ничего. Только поцелуйте меня. Бог свидетель, я не хотел этого… Хотя, нет, вру. На самом деле хотел очень давно.
Николай обнял ее.
У неё перехватило дыхание от этого поцелуя. Она почувствовала, с какой готовностью откликается ее тело на его близость. И ей страстно хотелось, чтобы это объятие длилось вечно, хотелось открыться навстречу ему, соединиться с ним…
– Машенька… любимая… ты нужна мне…
– Да, Коленька…
Их голоса слились в сладкий любовный шепот, в то время как Николай раздевал ее. Сначала свитер, потом штаны, потом белье. Потом Устюжанин сбросил с себя одежду и приник к горячему, возбужденному телу Марии, каждой своей клеткой ощущая его.
Он коснулся языком сосков, сначала мягко, затем со все возрастающей страстью. Мария застонала от желания, по ее телу волнами расходилась чувственная нега. Она выгнула спину, теснее прижимаясь к нему.
