— А что передать той даме, которая уже ждет?
— Ничего, мой друг, ничего. К той даме я иду сам.
Он отдал свой подбитый мехом плащ лакею и, казалось, собирался уходить. Я сделала умоляющий жест рукой.
— Господин де Талейран! А как же… как же мое дело?
— Не думайте ни о чем, дорогая. Отдыхайте.
— И все будет улажено?
— И все будет улажено.
Почти успокоенная, я смотрела ему вслед. Этот человек казался мне всемогущим, просто волшебником. Он может справиться с Клавьером! Причем с такой легкостью, что это его даже не занимает. Почему я сразу не подумала о Талейране? Возможно, я провела бы ночь не здесь, а уже в своем доме.
Талейран, прихрамывая, поднимался по ступенькам. Одет он был, как и всегда после службы, в черный сюртук, белоснежную рубашку и ослепительно-белый тугой галстук. Врожденный аристократизм, века истории чувствовались за этой элегантностью. Каково же ему вращаться среди напыщенных манекенов, бывших конюхов и лакеев, не имеющих ни воспитания, ни вкуса, зачастую даже ума! Ему должно быть тягостно и смешно в таком обществе. Ему — такому насмешливому, умному, проницательному.
Даже немощь этого человека была притягательна. Он был хром, но и это придавало ему обаяние.
Меня проводили в комнату, обставленную с изяществом середины XVIII века. На меня так и повеяло Версалем от всех этих вычурных линий, изогнутых очертаний, пузатых пуфов на выгнутых ножках и воздушных золоченых столиков. Большая кровать красного дерева под овальным «польским» балдахином уже была расстелена, а подле нее был сервирован ужин.
Я была голодна, поэтому отдала должное и жареному цыпленку, и молочным блюдам, и сыру, и даже бутылке старого арманьяка. Потом, умывшись, легла в постель, убежденная, что не усну. Уж слишком чужим и необычным было это место.
Но я уснула, и последней моей мыслью было то, что я никогда и ни за что на свете не прощу Клавьеру унижений, которые я испытала за эти ужасные два дня — этих блужданий по Парижу, боязни полиции и особенно чувства отчаяния, заставлявшего меня иногда терять голову.
Проснувшись утром, я сразу посмотрела на часы. Было шесть утра. Я слышала, как от дома отъехала карета, а потом раздался унылый голос угольщика и стук обитых железом колес его повозки. Она громыхала по улице с ужасным шумом. Я поднялась, немного постояла, чтобы все вспомнить, потом накинула плащ и хотела выйти.
Дверь была заперта. Я и так и сяк пыталась повернуть ручку, но факт оставался фактом: дверь не поддавалась. Меня бросило в жар. Все подозрения мгновенно проснулись во мне, доверие к Талейрану исчезло. Уж не воспользовался ли он моим положением и не заманил ли меня в ловушку? Может, сюда сейчас придет полиция?
