Это был глупый, нелепый вопрос, я это и сама сразу осознала. Это был возглас отчаяния. Я же отлично понимала, что Лерабль — активный участник интриги, организованной Клавьером, и что спрашивать его, верит он или не верит, — совершенно не имеет смысла…
Ответ был пустой и бессмысленный, как я и рассчитывала:
— Гражданка, у нас в Республике все люди равны — и лакеи, и герцогини. Лакеи, может быть, даже больше достойны доверия.
Рука у меня сжалась в кулак. Ах, какое глупое положение — быть оболганной, обвиненной в том, чего не было и о чем даже не помышлялось!
Лерабль — уже спокойно, без злости и враждебности — проговорил:
— Вот теперь, пожалуй, дело становится ясным, гражданка. Налицо преступление — жестокое и продуманное.
— Чего вы хотите? — не выдержала я. — Уж не думаете ли вы и меня убедить во всех ваших измышлениях?
— То, что вы называете измышлениями, на языке правосудия называется правдой, — напыщенно ответил следователь.
— О, мне знакомо ваше правосудие! — вскричала я в ярости. — Ваше синее правосудие достойно уважения не больше, чем вы и ваша продажная шкура!
Он побагровел.
— Вы — убийца, гражданка. Да будет вам известно, я имею в кармане ордер на ваш арест… и я не потерплю, чтобы преступницы, подобные вам, бросали мне в лицо оскорбления!
Мне всегда была присуща какая-то дикая, звериная смелость. Я предчувствовала, что он заговорит об аресте. Так оно и случилось. И я еще раньше успела подумать о том, что ехать в тюрьму — это все равно что подписать себе приговор. В тюрьме я окажусь в руках чиновников, купленных Клавьером. Я не смогу защититься. Для защиты мне нужна свобода.
— Вы пришли арестовать меня? — спросила я сухо.
— Да. И, чтоб вы знали, меня сопровождают жандармы.
«Хорошо, что он сказал мне об этом», — подумала я.
— Могу ли я выпить порошок? — спросила я вслух.
— Вы больны?
— Да. Больна. Я уже говорила вам.
Голос у меня был колючий, сухой, прерывистый.
— Можете пить, — бросил Лерабль небрежно, снова усаживаясь и снова предварительно откинув полы сюртука.
Твердым шагом я отошла от следователя и распахнула дверцу резного шкафчика. Пальцы мои мгновенно оплели горлышко тяжелой бутылки, из которой я совсем недавно пила коньяк. Помедлив немного, я через плечо быстро поглядела на Лерабля. Он сидел неподвижно и, казалось, что-то писал. Я усмехнулась. Канцелярист, идиот, продажный полицейский… Прежде чем браться за такие дела, научился бы получше разбираться в людях. Он полагал, очевидно, что имеет дело с пугливой дамой, страдающей мигренью, и исходил из соображения, что все аристократки — изнеженные, слабые, кроткие созданья. Но он не знал, что я прошла через революцию. Я умела защищаться и не от таких болванов, как он.
