Он все так же стоял, сжимая руками мои бедра и приподняв их немного к себе; я, лежа на мшистом каменном выступе, обхватила его ногами, сомкнула их у него за спиной и двигалась вместе с ним, а он, казалось, чтобы насытить меня, все увеличивал и темп, и силу своих толчков. Словно ища опору, мои пальцы судорожно шарили вокруг, пока тело сотрясалось от его ударов, и, вцепившись, наконец, в какой-то раскаленный солнцем камень, я ощутила, что горячие спазмы, пульсирующие, невыносимые, пронзают меня, и сладким, трепещущим, расплавленным потоком растекаются по всему телу…
Потом наступила тихая и прохладная ночь. Луна на небе была совсем тусклая, и на море ложились лишь едва приметные серебряные блики. Среди поникших олив что-то тихо шептала цикада.
Уставшие, обессиленные, опьяневшие и от любви, и от вина, мы лежали под плащом, но почему-то не спали. Возле нас еще мерцали отблески костра, а рядом море, казалось, живет и дышит: волн совсем не было, какая-то пульсация, слабое движение воды… Александр шевельнулся, касаясь рукой моей шеи, и я еще ближе приникла к нему.
— Расскажите о себе, — прошептала я.
— О чем именно?
— Мой дорогой, да о чем угодно… Я же ничего о вас не знаю. Расскажите, например, что сказал Поль Алэн, когда вы решили на мне жениться. Это было для него неожиданно?
— Я сказал ему об этом после первого же нашего разговора.
— Даже когда я еще не дала согласия?
— Ну, я же говорил вам тогда, что вы не сможете мне отказать.
Я тихо засмеялась, вспомнив, как руками и ногами отбивалась от своего счастья. Впрочем, я же не знала тогда, что это счастье. И даже он, герцог, не пытался мне этого объяснить. «Брак по расчету» — как бы не так!
— Александр, а почему вы поступили так странно? Пришли ко мне и сразу, с порога, сделали предложение… Вы будто хотели пробудить во мне самые худшие чувства.
— Вы были обижены предложением руки и сердца?
— Руки и сердца! Ну уж нет, тогда вы так не говорили. Ничего такого я не слышала. Вы предлагали мне вам продаться, называли цену — земли, дворец в Белых Липах, фамилия для моих дочек, а рука и сердце — нет, ничего такого не было…
Он молчал. Тогда я сказала:
— Вы бы могли сделать, как все делают, — познакомиться со мной, ухаживать. Без сомнения, я не осталась бы равнодушной. Ведь очаровали же вы меня в Белых Липах!
— За вами невозможно было ухаживать. Вы фыркали, как дикая кошка, и на десять шагов никого к себе не подпускали.
— Вы очень любезны. Хорошо обрисовали то, как я тогда выглядела…
