— Ваше величество, чего вы от меня хотите? — воскликнула я наконец, ощущая, как возмущение подкатывает к горлу.
Полная беспомощность — вот что я испытывала. Ему даже не дашь пощечину как обыкновенному мужчине! А если дашь, то неизвестно чем это закончится… Я вдруг совсем некстати вспомнила о Луизе де Лавальер и подумала, что она, наверное, чувствовала то же самое, когда Людовик XIV покушался на ее целомудрие.
— Чего мы хотим? Хо-хо! Мы хотим сделать вас нашей любовницей, любезная синьора. Мы еще не стары, но нам кажется, что обладание вами вернет нам прошлое и омолодит лет на двадцать.
Это было уже слишком. Такой чепухи и наглости я, пожалуй, еще никогда не слышала! Кровь прихлынула к моему лицу. Надо же, каков старый сатир! Издевался над моей матерью, теперь хочет сделать то же самое со мной! Для него словно не существует ни правил вежливости, ни общества, ни моих мыслей, ни моего мужа — он весь во власти своего гнусного вожделения!
Я очень мудро рассудила, решив, что говорить все это вслух было бы ошибкой. Что толку говорить с этим истуканом? Это все равно, что плевать против ветра. Я рванулась в сторону, намереваясь встать, сказать что-то резкое и с презрением удалиться, но мне удалось это только наполовину — он поймал меня и притянул к себе, сжимая за талию.
— Вам не кажется, сир, что это уже чересчур? — спросила я с крайним отвращением, упираясь локтем ему в грудь. — Пожалуй, вы опозорите не только себя, но и весь Неаполь своим поведением.
— А что мне Неаполь, любезная синьора? Разве я тут управляю? — прошептал он мне прямо в лицо, сжимая так, словно хотел дать ощутить свое превосходство в физической силе. — Мы в Неаполе не управляем, а развлекаемся. Наше поведение давно нас опозорило. Мы, Фердинанд IV, — государь простой и необразованный, что нам за дело до позора Неаполя!
На подобную логику у меня не нашлось ответа. Он бы мог задушить меня, если бы захотел, и я вдруг поняла, что ему абсолютно незачем удерживаться от насилия, — это унизительно и недостойно для других королей, но он давно отсек подобные сомнения.
— Я очень рада, что нашла вас, сир! — раздался суровый и громкий женский голос.
Я оглянулась туда, откуда он донесся. Фердинанд вздрогнул, и, хотя его руки еще не разжались, я почувствовала, что произошло то, чего он никак не ожидал.
На тропинке, посыпанной песком, у самого входа в беседку стояла женщина. Высокая, статная, с поистине царственной осанкой, в полумаске, закрывающей глаза, она казалась живым воплощением богини правосудия Фемиды. Лунный свет золотил ее белокурые, пышные, чуть напудренные волосы, белую кожу плеч, свойственную всем рыжеватым блондинкам, и светлое платье, живописно струящееся вниз. Женщина медленным жестом подняла маску, и я почти вскрикнула от ужаса — будто живая Мария Антуанетта стояла передо мной…
