Через нисколько минут он мчался по дороге в Мемфис.
Уже восемь дней Эзоп был при дворе Амазиса, обращавшегося с ним со всем уважением, какое принято оказывать мудрецу, который поучает и забавляет. Ибо Эзоп, – и это было одно из немалых его достоинств,– имел дар преподавать нравственность под пленительной формой; его басни, которые рассказывал он, были на столько драматичны, что их не уставали слушать.
Он шел с царской аудиенции, когда один из дворцовых служителей уведомил его, что один человек, только что приехавший из Навкатриса, желает передать ему какое то поручение.
Из Навкатриса! поручение от Родопы! Что могла она ему сказать?
Следуя благоразумию, Эзоп должен бы отклонить принятие посла, но мы знаем, что в действиях своей жизни большинство тех, которые упражняются в философии, управляются не рассудком.
– Где этот посланник? – спросил он.
Отыскали Безелеэля.
Он передал фригийцу письмо. Письмо это заключало в себе следующее:
«Я тебя ненавидела; но я счастлива, а счастье делает благосклоннее; я тебе простила. Когда ты так близко, неужели ты откажешься пожать руку той, которая любила тебя одну минуту.»
Родопа
Эзоп колебался снова. Тайный голос говорил ему, что прощение Родопы – ложь, что это письмо – ловушка.
Но Безелеэль, который не переставал смотреть на пего, пока он читал письмо, видя его нерешительность, сказал:
– Родопа плакала от радости, когда ей сказали, что ты в Мемфисе, Эзоп.
– Правда? – возразил последний. – Она плакала от радости?
– Да. Но если ты отвергнешь её просьбу, эта радость превратится в ярость, и я буду первой жертвой. Из жалости ко мне, если не из дружбы к ней, едем!
Можно извинить его слабость; Эзоп более не упорствовал.
– Я следую за тобой, – сказал он.
Родопа приняла своего первого любовника в самой великолепной зале своего дворца. Как только он переступил порог этой залы, куртизанка встала с кресла из слоновой кости, на котором она отдыхала и направилась к нему, сияющая, обольстительная от радости.
– Привет гению! – сказала она,– привет Эзопу!
Потом она взяла его за руку и посадила на такие же кресла, рядом с собой.
Тотчас двенадцать арфисток, стоявших вдоль стены, заиграли праздничную песнь, тогда как двадцать танцовщиц исполняли вокруг своей госпожи и ее гостя танец, выражавший радость.
Время от времени инструменты замолкали; танцовщицы становились неподвижными.
Тогда, как будто по волшебству, во всех концах дворца, на дворе, в саду раздавался крик, испускаемый тысячью голосов: «Слава и долгие дни, Эзопу!
