— Стой! — неожиданно загремел хрипловатый бас Бартоломью. — Стой, кому говорю! Это я к тебе обращаюсь, Бельтрам, ржавый якорь в твою луженую глотку! Ну-ка, что ты там прячешь под своим плащом?
Бретонец Бельтрам, командир вольнонаемных стрелков, сделал невинную физиономию и ответил:
— Прости, хозяин. Вот… нашел… — С этими словами он показал Бартоломью большую бутылку темного стекла, изрядно припорошенную пылью.
— Нашел, говоришь? — Бартоломью зловеще прищурился, отчего его глаза, и так небольшие, превратились в две узкие щелки. — Уж не в той ли корзине, что стоит возле мачты?
— Ну… в общем, да… — Стрелок, зная крутой нрав Бартоломью, который мог в ярости и прибить кого угодно, не решился соврать; но сразу же пошел в наступление: — Хозяин, тебе что, жалко бутылки вина? Вон столько бочек загрузили в трюм. Да и запас вина у нас изрядный. Пока не вышли в море, не грех и расслабиться немного.
— Дубина! Дай! — Бартоломью вырвал бутылку из рук стрелка. — В трюме вина Сент-Фуа, Либурна, Фронсака, Бордо, а в бутылке сладкая «Кипрская Нама»[2], цены которой нет. Это вино не про твою честь. Понял, болван?
— Да понял я, понял… — огорченно буркнул Бельтрам и поплелся к остальным стрелкам, с вполне понятным интересом наблюдавшим за разыгравшейся сценкой. — Чертов скряга… — злобно прошептал он, когда капитан уже не мог его слышать.
Но Бартоломью Кривой Глаз в этот момент утратил интерес к личности вороватого стрелка. Он остолбенело уставился на захламленный причал, где неожиданно появилось сияюще-ажурное существо женского пола. Судя по пышному платью из итальянского алтабаса[3], расшитому серебряными нитями и украшенному брабантскими кружевами[4], дама, лавирующая между бочек и тюков с товаром, была аристократкой. Притом очень состоятельной. Она шла не одна: ее сопровождала молоденькая миловидная служанка и носильщик, тащивший вещи.
Остановившись возле трапа «Святой Женевьевы» (при виде дамы все погрузочные работы остановились, как по мановению волшебной палочки), пышно разодетая аристократка посмотрела на Бартоломью и, безошибочно определив в нем начальника, спросила, приятно улыбаясь:
— Мсье, не вы ли капитан этого красивого большого корабля?
У Бартоломью на какое-то мгновение перехватило горло. Пытаясь ответить, он сначала каркнул что-то невразумительное, а затем, все-таки совладав с нервами, поклонился и сказал:
— Именно так… Ваша милость.
Дама достала из красивого бархатного мешочка, украшенного вышивкой, в каком обычно хранили деньги, небольшой бумажный свиток, передала его служанке и приказала:
