– Сперва я должен буду сообщить все новости леди Калландре, но она, безусловно, охотно поделится ими, – ответил Уильям. Он не знал, чем помочь этому тихому скорбному человеку, но не без оснований надеялся, что леди Дэвьет избавит его от необходимости описывать болезненные для отца Пруденс подробности убийства, розыска и суда над преступником. Он еще раз поблагодарил несчастных родителей и вновь принес им свои соболезнования. Мистер Бэрримор проводил гостя до двери, и сыщик оставил его дом.
День выдался по-настоящему летним, и Уильям наслаждался получасовой прогулкой, которая привела его с Грин-лейн в Литтл-Илинг, к дому Джеффри Таунтона. По пути Монк обдумывал предстоящий разговор. На непринужденную беседу рассчитывать не приходилось. Джеффри мог даже отказаться принять его. Люди переживают горе по-разному. У некоторых первым приходит гнев, не скоро смягчающий боль. Кроме того, нельзя было исключить и то, что именно Таунтон и убил Пруденс! Потому что устал от ожидания… Или же разочарование наконец заставило его преступить все допустимые пределы гнева. Или он потерял власть над собой из-за иных страстей, а потом раскаяние велело ему жениться на Нанетте Катбертсон. Надо бы повыспросить у Ивэна точные результаты медицинского обследования. Скажем, не была ли Пруденс Бэрримор в тягости? Учитывая слова ее отца, подобное было весьма маловероятно, но именно отцы частенько не знают об этой стороне жизни своих дочерей – намеренно или же по небрежению.
Погода действительно была великолепной. По обе стороны аллеи тянулись поля, легкий ветер качал уже золотившиеся пшеничные колосья – стояла середина лета. Еще через пару месяцев на поле выйдут жнецы, чтобы гнуть спины в пыльный и жаркий день. От них будет пахнуть теплой соломой, а где-нибудь за деревьями укроется фургон с сидром и буханками хлеба. Монк словно уже слышал ритмичный посвист косы и ощущал на своей коже капли пота и холодное прикосновение ветерка. Вспомнилась ему и тень повозки, жажда и прохладный сладкий сидр, пропитанный ароматом прошлогодних яблок…
«И где же это я работал на ферме?» – Уильям опять ничего не обнаружил в своей памяти. Было ли то на юге или дома, в Нортумберленде, прежде чем он подался в Лондон – научиться зарабатывать деньги и преобразиться в некое подобие джентльмена?
Детектив не знал, когда и как это было. Воспоминания о работе в поле исчезли, как и все остальные… быть может, и к лучшему. Скорее всего, и за ними пряталось нечто личное – врезавшееся в его душу столь же глубоко, как память о Гермионе. Собственно, боль оставила не сама потеря любимой… Скорее это было перенесенное унижение, сознание собственной ошибки – как у него хватило ума полюбить женщину, просто неспособную разделить глубокое чувство? Хорошо хоть, что Гермиона была честна с ним и откровенно призналась, что даже не пыталась полюбить его! Ведь любовь опасна, она может ранить… «Зачем волновать себя?» – так она тогда и сказала.
