Когда Серия Мау явила свою уловку в центре ателье, дядя Зип давал концерт.
— Это для пары друзей, — сказал он, увидев, как она поднимается. — Останься — и кое-чему научишься. Либо же приходи позже.
Дядя Зип был облачен в белую рубашку и черные брюки с поясом на уровне подмышек. Он играл на клавишном аккордеоне. На обеих белых как мел щеках проступили розоватые пятна, что придавало ему сходство с большой фарфоровой куклой, блестящей от пота. Его инструмент, древний и сложной конструкции, с клавиатурой цвета слоновой кости и сверкающими хромированными кнопками, поблескивал и мерцал в сиянии неоновых огней Кармоди. Играя, он покачивался из стороны в сторону в такт аккордам. Пел чистым, взрывным контратенором. Не видя его, трудно было заключить, кто поет — женщина или мальчик? Лишь потом едва сдерживаемая агрессия выдавала мужчину. Аудиторию составляли трое или четверо темнокожих мужиков в тесных брюках, люрексовых рубашках, с помпезными прическами цвета черного янтаря; они пили и болтали, вроде бы даже не слушая исполнителя, хотя при особо высоких, яростных раскатах с едва заметным одобрением усмехались ему. Время от времени в открытое помещение забегали две-три девчонки и дергали дядю Зипа, называя его папой. Дядя Зип продолжал, притопывая ногами, играть и утирать пот с бровей китайской фарфоровой куклы.
Наигравшись вволю, он отпустил слушателей; те исчезли в ночи Манитауна с непринужденной ленивой грацией хипстеров, только их и видели. Сидя на стуле, портной тяжело переводил дух. Потом, отдышавшись, наставил толстый палец на Серию Мау Генлишер.
— Привет, — сказал он. — Ты что, решила уловку сюда спустить?
— Ой, да полно тебе! — ответила Серия Мау. — Я дома этой чухни наслушалась.
Уловка Серии Мау имела кошачье обличье. Модель низкого класса, кодировавшая цветом перемены настроения. В остальном же неотличимая от домашних кошек Древней Земли — маленьких, нервных, остроносых, привычных тереться мордой обо все подряд.
— Посылать уловку портняжке — оскорбление, знаешь ли. Навести дядю Зипа лично или не приходи вообще.
Он утер лоб огромным белым носовым платком и рассмеялся высоким, не лишенным приятности смехом.
— Если хочешь стать кошкой, — предложил он, — я тебе без труда такую склепаю.
Он склонился к ней и несколько раз потыкал рукой голограмму.
— А это что? Это призрак, юная леди. Без тела ты — фотино, реактор слабого взаимодействия нашего мира. Я тебе даже выпивку не выставлю.
