Спокойные поля | страница 93



Сбитые ступни определили невысокую скорость движения, но не отказ от похода, так и так предлежавшего ей в темноте. Анима вытекала с каждым шагом по капле, но как схлынуло, к половине пути, дрожащее марево, воспаленное горло очистилось, а ноги, стоптанные в войлочных тапочках ноги обрели внезапно упругость. Здесь, на Баилове, средь бурьянных дворов с обломками пролетарских машин, рогожей, гнилыми балками и непригодной к плаванью лодочной снастью, в россыпи тускло подсвеченных рыбьими фонарями домишек, как бы обсыпанных ситной и пеклеванною крошкой, но, в контраст с привокзальем, нелюмпенских, не блатняцкою мелкотой обжитых, нашла она то, что искала. Нашла не ища, как находит животное: форт Усольцева. В домике с палисадничком, с бюргерским флюгерком, подмигивающим неуместному западничеству, перед войной колобродили бузотеры, сброд бесштанный, богема поэтская. Учителя, обмаравшись к тридцатым, лет восемь, лет десять уже не давали потомства в столицах — кто прилюдно рыдал и замаливал былую плодливость, кто попискивал в норке. Но совместно, как встарь, заваривалось на юге, гонялись за нимфами, с ними в обнимку, мимо отказывающейся печатать печати (кто бы думал соваться), прыгали в кусты из окна, а ваши тактовики и акцентные, сюжетный ваш байронизм о перековке промплана — пошлый лепет, египетский вздор. Все гробницы разграблены, отрыжка констромольства с новолефовским уклоном, слыхали ль вы, идиоты.

Стих не об этом, стих реальность, вещественность и — предсказание, точно-физическое, точно-метафизическое выслеживание матерьяльно-духовных блуждающих превращений предмета во времени, что еще у нас через дефис и с щипящими? («Эс», — со всей важностью просвистел бы согласные встык и прижал палец к устам Эллий Карл, почетный охотовед «Пушторга».) Но мы предмет не описываем, мы пишем, чтобы помочь ему состояться, что означает состояться против нашей воли и желания, потому что нынче нет вещей, которые произошли так, как нам бы того хотелось, и развились в согласии с нашим пониманием должного, тоже меняющимся день ото дня. Главное в том, что мы не вольны не оказывать предмету поэтическую, то есть действенную помощь по существу, и, стало быть, вынуждены — присуждены к этому некоторой загадочной властью, ускользающей от расстава каких бы то ни было слов, — ускорять свой распад.

Коронный номер представления падал на неизвестный пифиям прошлого час между волком и волкодавом, когда восход зари мешался с электричеством и учиненный за полночь разбой вступал в лимонную кисломолочную муть. Номер назывался Побочное применение Метода. Расхристанные, бледные, пошатываясь и потягиваясь, звеня катящейся стеклотарой, с приставшими к губам папиросками, в рубахах, залитых вином, поэты открывали окна, а если не очень ветрила погода, шли в палисадник и по жребию импровизировали «нострадамусы» — связки катренов, нанизанных на какой-нибудь беспричинно, однако со смыслом взятый тезис из политического отдела газеты. Газета посвежела после заключения пакта о дружбе. Формальных требований было два. Во-первых, вопреки образцу, ясность речи, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что сказано это, а не вон то и не черт знает что, расщепляемое безуспешно в столетиях. Во-вторых, громкость произнесения, не оставляющая своим попечением спящих соседей. Цель смысловая — производство оракулов, зрящих неотклоняемый желоб судьбы, и по всему выходило: кричи караул. Победный доскреб своими своих по сусекам, потом нашествие, вероломный разгром, драп до Моздока и Волги, миллионные сдачи в плен, у кого был расовый билет в продолжение, вычитание прочих, не имевших билета. Хорошего не было впереди. Кто бы ни прорицал, вертя так и эдак событие, а в их компании все, лезла гадость, одна и та же до мелких деталей, вроде невозможных пайков и совершенно возможного трупоедства в осажденном, вымерзающем городе. Грозились в рифму на заре, присвоив себе розоперстую, будили зависть и злобу к свободе, в которой обретались с такой разнузданной преднамеренностью, что не сразу были расстреляны за пораженчество: осведомители боялись доносить, местные органы — арестовывать, подозревая в кликушестве провокацию большого начальства.