Честно-честно: я по-настоящему испугалась. Можно было бы, конечно, просто придуриваться, чтобы все кругом смеялись, — но нет, это мне тоже не подходит.
В общем, я разнервничалась. Сижу в гримёрке, и господин Штангль меня гримирует. Раймунд Штангль — он работает на картине гримёром. Тут Клаус с грохотом открывает дверь.
— Ну, Роми, — говорит он, — ты выучила свой эпизод?
Я не знаю, что сказать. Клаус не отстает:
— Думаю, ты уже потренировалась?
Я чувствую, как краснею под гримом. Но понимаю, что тоже должна посмеяться. Клаус был такой милый, что я просто не успела устыдиться.
И вот мы в павильоне. Я ещё не сказала: Клаус играет молодого садовника, его зовут Роберт. Я — Анна, дочь некоего господина Оберхольца, надутого владельца «Фабрики изящных садовых украшений». Иначе говоря, мой папа производит садовых гномиков, ещё там всякие мухоморы, олени и прочая чепуха. Я влюблена в Роберта, и мы тайком встречаемся в оранжерее, среди примул и гвоздик.
В студии тоже построили роскошную оранжерею. Мы сидим там рядышком на скамейке. Курт Хоффман, режиссёр «Фейерверка», стоит у камеры:
— Давайте, дети. Сначала пройдём эпизод.
Сижу возле Клауса, чувствую — душа ушла в пятки.
Господин Хоффман недоволен:
— Ну, целуйтесь же! Ну! — кричит он. — Мы уже репетируем!
И мы целуемся, и целуемся, и целуемся. Вокруг орут и смеются.
— Целуйтесь, целуйтесь, целуйтесь!
И мы продолжаем целоваться.
Я не думаю. Я вообще ни о чем не думаю.
Внезапно всё это заканчивается. Кто-то кричит:
— Всё, снято. Чудесно получилось!
И все смеются. Я мчусь к себе, разгримировываться.
Я так благодарна Клаусу. Он отличный парень. Я его, кстати, и раньше считала очень славным парнем.
9 июня 1954 года
Мы были в театре на Гартнерплац. Там шёл «Прощальный вальс», гастрольный спектакль. Мы — это мама, Дэдди и я. Мама и Дэдди приехали в Мюнхен на несколько дней, навестить меня.
Мы вышли из театра в отличном настроении и сразу поехали в отель «Четыре времени года», у Дэдди там была договорённость о встрече с господином Вальтершпилем, который держит самый известный, а может, и самый лучший ресторан в Мюнхене.
Мы заняли места в зале. Я люблю такие залы в отелях. Они старинные, картины на стенах, тяжёлые портьеры, огромные галереи, по которым идёшь как по облакам, и какой-то терпкий, острый запах так называемого «большого света». Это звучит глупо. Конечно, Большой свет не может ничем пахнуть сам по себе. Я имею в виду некий дух Большого света — ароматы прекрасных женщин, толстенных сигар — их курят миллионеры, — роскошных яхт и лимузинов, всяких штучек для гольфа — ну, не знаю, чего ещё.
