Господин Ульрих спросил маму, кто у неё: дочь или сын.
— Смеяться будешь, — ответила мама. — У меня — оба: и дочь, и сын.
— Дочка? А не могла бы она в нашем фильме сыграть твою дочь? Вот было бы здорово!
Вот примерно так и сказал маме этот господин Ульрих. Она не ответила «нет» (моя любимая!). Но «да» она тоже не сказала. Она вообще ничего не сказала. Просто позвонила в отель, чтобы вновь забронировать номер (ведь она уже успела отказаться от своего номера, потому что собиралась ехать в Кёльн), сунула сценарий под мышку, поехала в отель и принялась читать.
Свою роль, а ещё — детки, мне всё равно ещё не верится! — а ещё роль, которую, может быть, сыграю я!
Потом она позвонила Дэдди, посоветоваться. Но он сказал, что ничем не может ей помочь, и поэтому пусть она решает сама. После чего мама заказала себе пару рюмок коньяку — и только потом позвонила мне в Берхтесгаден. И ни слова не сказала, о чем вообще идет речь! О роли в фильме!
Приехали в отель. Мне надо было быстренько освежиться, и потом мы сразу же поехали меня представить. Всё, что было дальше, для меня и сегодня как в тумане.
Мы домчались до больницы. Там жутко пахло болезнью, чем-то затхлым в коридорах. В любой больнице так.
Вахтёр. Длинный коридор. Все белое, чистое. Очень холодно. Потом, помню, — мы в какой-то комнате. В комнате полно мужчин. Я, конечно, никого из них не знаю. Никогда не думала, что в одной-единственной комнате может вообще уместиться так много мужчин. Или женщин. Всё равно кого.
Волновалась я ужасно. Спряталась за мамину спину и не осмеливалась высунуться.
На кровати лежал какой-то человек. У него были видны только лицо и громадная подвешенная нога в гипсе.
Только я вошла, как он тут же закричал: «Люди, вот она!» Явно обо мне.
Он пожал мне руку. Остальные мужчины — тоже. Я сделала книксен, как всегда, и замерла.
Мужчина на кровати уставился на меня. Я просто не знала куда деваться.
Мама объяснила всем, что я её дочь. Оказывается, они этого не знали. Думали, что я просто какая-то девочка, которую мама рекомендует для съемок, а похожи мы с ней случайно.
Короче, они сказали, что мне надо ехать в Берлин на кинопробы.
Кинопробы! Представить себе невозможно! Я, Роми Альбах, — на кинопробы в Берлин! Я не знала, что мне нужно говорить.
— Вот-вот, — пробурчал человек с ногой в гипсе. — Там, в Берлине, и посмотрим.
Я опять сделала книксен, и мы вышли.
В Берлин, в Берлин!
Вот теперь я лежу в постели, в гостинице. Заснуть я не смогу, это точно. Кинопробы! Голова идёт кругом. Мурашки бегают по спине. Я попросила маму записать мне имена тех мужчин, с кем я познакомилась в больнице. Учу их наизусть, чтобы в Берлине каждого назвать правильно.
