– Ну и ну. Только и всего?
Попробуйте проявить деликатность и объективность! Жилы все вытянут, изведут упреками. А твоя драгоценная супруга, Луи, призывает тебя не терять чувства реальности. В этом зале, где сейчас происходят все эти бурные споры из-за денег, ты всего только некий Давермель, Луи, сорока четырех лет, художник по интерьеру, женатый, имеющий на иждивении четверых детей, проживающих в Фонтене-су-Буа, – так определяет тебя декларация о доходах и платежные ведомости о получаемом жалованье в ателье «Мобиляр», фотокопии которых были представлены сюда заинтересованным в деле лицом. Допустим, что эти раскопки, произведенные секретарем ателье, соответствуют действительности. Но нельзя допустить другого – того, что, попросту говоря, с тебя хотят содрать все. Или почти все...
– Они основываются на твоих прошлогодних доходах, – говорит Гранса.
– Это если совершенно не считаться с расходами, – возражает Луи. – И не принимать во внимание, что год был исключительный, почти на треть доходней, чем предыдущий.
– Ты имеешь возможность доказать это?
Стоит ли краснеть оттого, что он проявил такую осмотрительность? Да, у Луи есть три недавних уведомления чиновника по сбору налогов, в которых фигурируют цифры чистого дохода, куда более скромные. Он вынимает из кармана эти бумаги и молча передает своему защитнику.
– Во всяком случае, существует установленный законом предел, – продолжает объяснять троюродный брат. – Однако встречаются иногда такие щедрые мужчины, которые отдают все до последней рубашки, лишь бы добиться возможности быть с другой, пусть хоть в полной нищете. Что ты на сей счет думаешь?
Луи сквозь зубы бормочет:
– Одиль ведь тоже ест.
Широкий рукав адвокатской мантии опять взлетает вверх.
– О нет, мой дорогой. Через полгодика, когда ты на ней женишься, такой аргумент еще может пригодиться. Сегодня же он произведет обратный эффект. Впрочем, тебе даже повезло. Некогда статья кодекса запрещала супругу, обвиненному в адюльтере, жениться на своей сообщнице... Ну что, больше разъяснений не требуется?.. Ладно, надо возвращаться к нашему ловкачу.
Он уходит. Прошел уже метров пять, когда Луи крикнул ему вслед: .
– Тысячу франков, не больше! И право на продолжительные встречи с детьми. Тут я буду непреклонен.
Туда, сюда – и так уже четыре раза. Только попытаешься умерить претензии – разгораются споры. Алина понимает, что наносит вред семье, изображая мадонну в опасности. Но сопротивляется яростно, не позволяет снижать цифры, не желает смириться с тем, что расторжение брака способно повлечь за собой утрату какой-то части средств к жизни, и упрямо повторяет: Ну и свинья же! – чтоб подхлестнуть себя; и только лишь когда ее поверенный в третий раз возвращается с переговоров и когда ее уже совершенно доконали призывы к умеренности, она откровенно признается:
