– Сколько же ей лет? – спросила Одиль, не подумав.
– Мы ровесники! – ответил Луи.
Его совсем не смутил этот вопрос, а может, он притворился, что не смущен, бросил на стол монету для официанта и сказал:
– Сейчас этому трудно поверить, но в двадцать лет она была очень хороша. А потом – четверо детей, три операции, ничего удивительного...
И все же Одили показалась необычной смягченная жесткость в тоне Луи, когда он это сказал. Но он, не дожидаясь сдачи, уже повел ее к двери, поддерживая под локоть и молодецки поглядывая на юнцов с сальными глазками, сидевших в кафе. Луи, как всегда, был взбешен, но в то же время ликовал от их тайной зависти, от их изумления. Он знал, что трое или четверо подобных юнцов добились еще до него успеха у Одили; но то обстоятельство, что двадцать лет тому назад он, Луи, встретил Алину девственницей, меньше его радовало, чем то, что сейчас он мог похитить Одиль у ее поколения.
– Что будем делать? – спросила она.
– Пойдем домой, – ответил Луи, выходя на улицу. – Я сказал на работе, что процедура примирения займет весь вечер.
Дождь прекратился, и семейство Ребюсто, закрыв зонтики, удалялось к площади Сен-Мишель. Только малышка Флора оглядывалась, отчаянно крутя головой.
– Пойдем домой, надо же это отпраздновать! – повторил Луи, направляясь в сторону Цветочного рынка.
Одиль прижалась к нему. «Можешь не рассказывать, чем тебя держит эта девица!» – однажды крикнула Алина своему мужу. Это была правда. И вместе с тем не правда. Кто из них кого держал? Одиль уже познала, какими жалкими дилетантами выглядят в постели эти юнцы, неумелые и торопливые, познала и безразличие, в которое они потом тут же впадают. Алина же вопила о собачьей случке, но забывала об одном: собака – животное ласковое. И главное, не понимала, а скорее, не хотела понять, что мужчины не потому разбивают семьи, что решили спать с другой – этим могут заниматься все мужья, вовсе не прибегая к разводу, и они .почти никогда не лишают себя такого удовольствия, – напротив, случается, что наслаждения чисто плотские приводят некоторых к истинной любви, когда невозможно жить вдали от другой. В последнее время Луи возвращался в Фонтене с чувством все большего отвращения, и те замечания, которые он бросал Одили: Мне казалось, что я оставил плащ там, у Алины, но он тут, у нас, уже не оставляли никакого сомнения в этом. Одиль вдруг рванулась к нему.
– Ну что? Что происходит? Ты меня любишь? – прошептал Луи стесненным голосом, оттого что ему тут же, на ходу, закрыли рот поцелуем на глазах у толстой продавщицы цветов, которая опрыскивала свежей водой кудрявые белые хризантемы.
