Путем какой-то интриги, в которой я не участвовал, нашему парторгу, Евгению Ивановичу Наумову, удалось добиться замены Пиксанова Гуковским, к всеобщему облегчению и даже радости.
Недооценили мы курс В.В. Гиппиуса98 по Гоголю. Может быть, виноват был сам профессор своей манерой чтения – как бы для себя больше, чем для слушателей.
Русскую литературу второй половины XIX века нам читал Лев Владимирович Пумпянский99, до этого приглашения – популярный лектор Центрального лектория. Как он кому-то говорил: «У меня на счету 10 000 публичных лекций!» Нам он читал очень прилично, без каких-либо дополнительных ораторских увлечений. По-видимому, от своих теоретических убеждений он воздерживался, а любил говорить, разумеется в шутку, что может двигать науку от Кантемира до Тредиаковского, имея в виду две главы, которые об этих авторах он написал для фундаментальной книги Г.А. Гуковского «Русская литература XVIII века». Еще запомнилась его, Пумпянского, манера: заканчивая лекцию, он пятился к двери и выходил из аудитории со звонком…
На четвертом курсе я стал работать над дипломной темой. Почему я выбрал Батюшкова? Никак не припомню; может быть, подействовали лекции Григория Александровича? Знаю только, что было у меня упорное желание понять этого поэта, до сих пор во многом загадочного, при всей как будто простоте его поэтического наследия.
К тому времени, когда им занялся, уже был окончательно посрамлен т.н. вульгарный социологизм, которому я отдал дань в седьмом классе своим рефератом о книге Переверзева100. На смену социологизму пришел историзм в его марксистско-гегелевском варианте. Конечной целью каждой работы считалось определение исторического места [автора] на перепутье от романтизма к реализму. Такова была, например, схема, предложенная Гуковским в его курсах, а затем и книгах о Пушкине.
Произвести Батюшкова в реалисты было бы смешно и нелепо. Я попытался отнести его к романтикам, и, конечно, неудачно, поскольку он оказался сложнее, чем я думал. Я работал над дипломной о Батюшкове в 1938 году, когда был исключен из комсомола, и ни на что вокруг не обращал внимания. Г.А. устроил из-за этой статьи скандал В.М. Жирмунскому101, который не хотел ее печатать, так как она запоздала, но все-таки согласился и даже похвалил фонетический анализ. Напечатанная в 1939 году в «Ученых записках» ЛГУ102, в особом номере, составленном из студенческих работ, она так и осталась невостребованной. Ни одно из изданий Батюшкова не воспользовалось моим указанием, что послание «К Никите» взято из сирвенты трубадура, не говоря уже о сплошных заимствованиях из мадам де Сталь.
