С Наташей мы подружились настолько, что она предложила мне ехать с ней и ее двумя подругами на дачу, в деревню, где-то километров 100 – 150 от Ленинграда (никак не могу вспомнить, как это место называлось). Там была речка для купания, не очень богатый лес – словом, все, что надо, кроме продуктов, которые следовало везти с собой из города…
Еще на курсах кому-то из нас – Г.П. или мне – пришла в голову идея пойти к Григорию Александровичу домой и спросить его о будущем курсе. Прихватив с собой Майку Перельман, мы втроем и совершили этот «налет». Григорий Александрович тогда жил на канале Грибоедова, почти напротив Казанского собора. Квартира поразила теснотой из-за книг, ее заполнявших. Повидали мы тогда Зою Владимировну, его вторую жену, тогда еще молодую и очень хорошенькую. Принял нас Григорий Александрович очень радушно и весело и посоветовал больше читать. А что он мог нам, полным несмышленышам в XVIII веке, посоветовать еще делать?
Начались, как положено, наши занятия, шло взаимное ознакомление в группе, началось наше знакомство с академической наукой. Древнерусскую литературу нам читал Александр Сергеевич Орлов91, академик. Лекции начинались с того, что появлялась рука с калошами (А.С. ни за что не хотел оставлять калоши в гардеробе, вероятно, боясь, что их перепутают), затем брюхо и уже потом сам академик. И тут начиналась нудежь: хитрый академик ленился сам писать, он потребовал себе на лекции стенографистку и, тщательно отделывая каждую фразу, диктовал! Понятно, что мы помирали со скуки, но потом, когда вышла книга академика, восторгались ее стилистикой.
Пока мы слушали Орлова и работали в семинаре М. Яковлева, произошло событие, ознаменовавшее наступление новой эпохи. 1 декабря 1934 года был убит Киров.
Я простудился в конце ноября и сидел дома несколько дней. Два или три дня наше радио, знаменитые «тарелки», передавало только траурную музыку. Целыми днями я был один и помню, что с радостью пошел в университет, чтобы рассеять надвинувшийся за эти дни на меня кошмар. Дотоле мирная университетская, курсовая жизнь вдруг стала оборачиваться своей другой стороной – изнанкой. Очень скоро после убийства Кирова в Ленинград приехал Жданов (кажется даже, его привез Сталин) и был избран на пленуме обкома первым секретарем. Сообщение об этом появилось в «Ленинградской правде» 4 или 5 декабря, и в тот же день нас, то есть обе группы литературоведов, русистов и западников, после лекций оставили на экстренное комсомольское собрание. Комсорг Таня Ваковская информировала нас о том, что сегодня на одной из перемен Леша Мартынов, студент западного отделения, стал просматривать принесенную им «Ленинградскую правду» и, прочитав сообщение о том, что Жданов избран «единогласно», проговорил вслух, ни к кому не обращаясь, как бы в ответ на свои какие-то соображения: «Еще бы они не единогласно проголосовали…» Кто-то из услышавших донес куда следует, то есть в факультетский комитет комсомола, там. видимо, приказали немедленно отреагировать. Чувство неловкости было у всех – и у комсорга, и у слушателей. Кажется, никто не выступил, и от Мартынова не потребовали покаяния, а «поставили ему на вид», то есть осудили, и разошлись.
