Юрий Ракитин – Николаю Евреинову, 25 июня 1938
<…> Всева Хомицкий рассказывал, что Вам не понравился Сирин, и мне после первого чтения рукописи [нрзб.], а потом я прочел ее вторично, и она мне понравилась. Ставить ее интересно, но она очень многоречивая и неумело сделана. <…>
Петр Бицилли – Марку Вишняку, 13 сентября 1938
<…> Сиринская вещь [«Истребление тиранов»] – просто гениальна и произвела на меня потрясающее впечатление. <…>
Петр Бицилли – Вадиму Рудневу,
между 25 сентября и 17 ноября 1938
Дорогой Вадим Викторович,
давно уже собираюсь написать Вам, поделиться впечатлениями от последнего № «Современных записок», да все было недосуг. <…> Жалею, что «Дар» уже кончен. Сколько там презабавных вещей! Сирин прежде всего, по-моему – великий и несравненный пародист. На этот раз только слишком уж портретным вышел у него Адамович («Христофор Мортус»). Жалко, что биография Чернышевского у Вас выпущена. Надеюсь, впрочем, что «Дар» выйдет вскоре целиком. <…>
Осип Волжанин – Александру Бурову, 6 ноября 1938
<…> Сирин когда-то пытался дать «активиста», уходящего в Советскую Россию. По-сирински это было довольно красиво, но и по-сирински – пусто, бессодержательно, беспредметно. Вы же «знаете, чего хотите»!
Михаил Цетлин – Вадиму Рудневу, 9 ноября 1938
<…> Общее впечатление от книжки очень хорошее. <…> замечателен «Дар». <…>
Не могу еще окончательно решить для себя: какова же ценность сиринского «Дара». Написано часто plus que parfait34 (действительно «plus quam perfectum», прости плохую игру слов). Интересно скомпоновано вокруг темы роста писательского дарования. Сначала стихи – даны образцы стихов Сирина и комментарий к тому, как они создавались. Потом проза – и снова дан ее образец и дан к нему комментарий. Так растет и зреет писательский «дар». Побочная тема: любовь, счастливая любовь, сопутствующая этому росту дара. Еще более побочная: как к этому росту (критики, публика, собратья по перу, воображаемый «современный» художник – Кончеев). Зачем-то сбоку, но лучшие по подъему – главы об отце и матери, о бабочках, о путешествии отца. Самое глубокое по лиризму – вера и ожидания возращения отца. И в общем – все же не объединено, искусственно, многословно. Замечательный художник! Такая острота восприятия… и вдруг трата своего «дара» на остроумные карикатуры Пильского и Адамовича, как это мелко! Достоевский хоть писал свои пасквили на Грановского и Тургенева, а не на Пильского. Страницы, которые просятся в «антологию русской прозы», в историю литературы, может быть, действительно, останутся только в примечании! <…>
