Ариэль Фабини поняла значение слова «угрюмость» так, как никогда еще не понимала. Сидя на заднем сиденье нового папиного «Рэндж Ровера» (родители сидели впереди), она смотрела на коннектикутские пейзажи, и «угрюмость» было единственным словом, с помощью которого она могла описать свое настроение.
Сегодняшнему дню полагалось быть триумфальным. Наконец-то отец выпустит ее из виду. Ей разрешили остаться жить в Чоате в последний год обучения, и она могла понять, каково это, когда тебя не охраняют каждую секунду.
Знание того, почему папа так наблюдает за ней, не помогало. Из-за этого становилось даже хуже. Она узнала, что отец воспользовался своим богатством и своей свободой, чтобы выкинуть самую диковинную штуку, о которой когда-либо слышала Ариэль: клонировать Иисуса. Из-за чего она и была похищена. А потом, поскольку папа совершенно не мог владеть собой, ну нисколечко, он отобрал ее свободу.
Сегодняшний день должен был стать лучшим днем в ее жизни. Она начинала новое, независимое существование, перед ней открывались новые возможности. Вместо этого в чемоданах в багажнике лежала ее прошлогодняя школьная форма, ведь она прервала их с мамой поход по магазинам, чтобы отправиться домой и выяснить у отца, почему ее похитили в возрасте восьми лет.
Папа сказал, что клон, которого он считал мертвым, возможно, жив. И что, отец взял билет на самолет до Порлеццы, чтобы выяснить это? Нет, он отнял ее кредитную карточку, чтобы лишить Ариэль возможности самой туда добраться. С независимостью было покончено.
– Ты в порядке, дорогая? – спросила с переднего сиденья мама.
– Нет! – разъяренно ответила девушка.
– Постарайся не беспокоиться обо всем этом, Ариэль. Мне жаль, что мы тебе рассказали.
Ариэль сердито выпрямилась:
– Вам жаль не того, что вы рассказали, а того, что я теперь все знаю.
Мама, переглянувшись с папой, сказала:
– Я тут ни при чем.
Они снова замолчали. Мимо тянулся густой лес. До Чоата оставался всего час езды, но поездка как будто длилась вечность. Наверное, потому, что Ариэль не могла завопить вслух, как ей того хотелось. Они миновали покосившийся амбар. До землетрясения он стоял прямо.
Девушка привстала:
– Папа, подожди. У нас только что было землетрясение. В Коннектикуте никогда не бывает землетрясений. Что, если это конец света, папа, и поэтому Джесс здесь?
Он вздохнул:
– Это не конец света, и он не Иисус – просто какой-то душевнобольной.
– Папа, ты понимаешь, что то же самое о нем говорили и в первый раз?
