— Какая разница! — кричит кто-то в трубку с такой силой, что мне в другом конце комнаты слышен его голос. — Разве дело в этом? Передо мной его портреты: Саксаганский, Ужвий. Он? Замечательный мастер. Я не расстаюсь с ним.
Через минуту тюбик белил, охапка белых пионов (откуда ему было знать, что отец любил именно белые пионы и что они в последнем, незаконченном натюрморте?), журнал «Образотворче мистецтво» с репродукциями работ отца были доставлены человеком в синем халате, заляпанным краской. В нем он пересек Крещатик, и в этом тоже было что-то очень знакомое.
— Выставка, что же выставка? Была? — спрашивает гость, оглядываясь по сторонам. А мне как-то совестно признаться, что единственная была за два года до смерти и вовсе даже не в выставочном павильоне. Что и ретроспективной не было — никто толком не объяснил в Союзе художников, почему выставка, бывшая уже решенной, вдруг… рассосалась. И что же это за фантомные силы, что не давали состояться выставке? Что за рок по пятам ходил?
Не могла я ничего объяснить моему новому знакомцу (а объяснений и нет) — посмотрела не без удовольствия на его лицо, когда он путешествовал глазами по стенам («Какой художник! Никто сейчас не пишет такой воздух! Он аж звенит у него в пейзажах»), и проводила гостя, пообещав посетить его мастерскую. А в памяти, сознании, подсознании, слухе — где, не знаю, — застряла фраза: «Да у вас здесь настоящая, действующая выставка».
Шло время.
…Как получилось — не знаю. Верно, фраза о постоянно действующей выставке в благую минуту была сказана: проросла. Мои друзья — художница Зоя Лерман и искусствовед Игорь Дыченко — тому свидетели. В один прекрасный день мы одновременно произнесли: будем делать выставку. Домашнюю. И сделали. Почему Домашнюю? А какую, коль не домашнюю?
На Союз художников и Художественный фонд давно уже расчета не было. Снимать зал, оплачивать помещение, охрану и прочее?.. Немыслимо.
А в доме есть место. И работам в доме хорошо. Вот и сделали, что могли: Домашнюю.
Но все-таки это была Выставка. И имя художника возродилось. И пресса заговорила. И телевидение заинтересовалось. И люди… Зрители. Посетители. Мы даже не догадывались, какого джина из бутылки выпускаем.
В буклете, сделанном Игорем Дыченко к открытию, установлен трехдневный срок выставки: 28, 29, 30 мая 96 года. А в Памятном Альбоме последняя запись датирована 19-м марта 97 г. Больше полугода прошло со дня ее открытия.
И думаешь: какой же благодатный материал — работы И. Литинского, если не произошло с ними того, что было вполне реально: не растворились они в интерьере и не утратили своей художественной ценности, поглощенные словом «Домашняя», а остались предметами выставки, которая не вошла в противоречие с контекстом дома. Органично и не оскорбительно для себя она стала на время его частью. И то, что она разместилась в доме, где продолжалась обычная повседневная жизнь, сделало само событие необычным. Но это, разумеется, нисколько не снизило зрительской оценки.
