Одно время на тополь повадилась лазить черная кошка. Она устраивалась в развилке и лежала часами, свесив лапы, как пантера. Ольга Ивановна поначалу беспокоилась, но потом перестала обращать на нее внимание. Лазит, и пускай лазит. Но через год ей показалось, что кошка часто стала смотреть в ее окно. Она открыла окно: «Ну, чего тебе?» Кошка встала, прогнулась, поточила когти и снова улеглась. «Ну, лежи, лежи». И тут Ольга Ивановна со смятением заметила, что у кошки открыт рот и видны язык и зубы. Как гроза в ночи.
Ольга Ивановна страшно боялась грозы, еще с детства, когда на ее глазах молния сожгла бабку Броню с края хутора. И сейчас молния заливала всё небо так густо, что страшно было смотреть, она задернула шторки и вдруг увидела, как тополь заслонил всё небо, расставив веером свои ветки и листья. «Милый ты мой сыночек! – зарыдала она. – Ты думаешь обо мне, ты защищаешь меня!»
Она иногда ловила себя на том, что ее диалог с тополем выглядит странно, но тут же успокаивала себя, что ничего нет странного в общении двух живых существ. «Я говорю с ним, он отвечает, дышит – ведь я слышу его слова и его дыхание!»
Однажды Ольга Ивановна вышла из подъезда, и в глаза ей ударил белый цвет– изрядный кусок почерневшей от времени коры был содран, и обнажившийся ствол белел, как кость! Ольга Ивановна невольно отшатнулась. Ей сделалось плохо. Потом она достала в питомнике специальную мазь и, причитая, покрыла ею рану.
И в ту же неделю тянули кабель, и ее тополь спилили. Хорошо, оставили «сыночка».
2
«Неужели и в этом году не приедет? И не пишет уже сколько». Вместо писем приходят телеграммы: «Нахожусь Энске здоров вернусь напишу Василий». Деньги приходят, но от них делается пусто внутри.
Как-то сын приехал в отпуск с женщиной, милой, но уже под сорок, и всего на два дня.
– А потом?
– Путевки взяли в Домбай. Семенов рекомендовал. На обратном пути к тебе заедем.
– Зачем лишние траты? Вы уж сразу билеты до дома берите.
– Мне, ма, Светку всё равно завезти надо в Москву. Там у нее семья.
Два дня Ольга Ивановна крепилась, чтобы не сорваться, а на прощание перекрестила и поцеловала их обоих в лоб, как покойников.
С каждым годом встречи с Васенькой давались ей всё тяжелее. Чем дольше была разлука, тем сильнее сжигало время, как огнем, ненужный мусор мелкого, надрывного общения.
В первый день они, конечно, бывали счастливы. Васенька разоблачался,переодевался в трико и майку, усаживался за стол и под ее взглядом, переполненным любовью, уминал несколько тарелок, сковородок, чашек домашней еды. Она суетилась, подавая всё новые и новые блюда, подливала винцо (дома он потреблял только «сухонькое»), расспрашивала и,не слушая ответы, задавала всё новые и новые вопросы про службу, карьеру,дальние страны. О личной жизни в первый день она никогда не спрашивала. День длился вечность и пролетал как миг.
