— Чтоб тебя… — сзади послышался шелест листьев, и перед моими глазами возникла сначала метла из тонких веток бамбука, а затем лицо старика-смотрителя парка, красное то ли от ярости, то ли от китайской водки. — А ну сваливай отсюда, понял? Здесь такое только по разрешению можно. Разрешение в мэрии получишь, тогда и приходи. — Старик грозно помахал перед моим носом метлой. Мой приятель-японец, сидевший неподалёку на корточках, как мне показалось, сделал вид, что не имеет ко мне никакого отношения.
Детство в Стране Советов научило меня бояться власти в любых её проявлениях, и первый порыв был спрыгнуть с каната и свалить, как велено. Потом стало как-то жалко уже пройденных пятнадцати с чем-то метров, да и вообще — чем я провинился? Деревья, как полагается, я аккуратно обмотал войлоком, прежде чем прикрепить свой канат. Вроде бы никому не мешаю, и единственная проблема в том, что старик-смотритель ещё никогда такого не видел, а в Японии, если прецедент неизвестен, то можно быть уверенным, что делать это нельзя.
Решив всё же защитить свои права, я принялся судорожно выстраивать в голове аргументы, отчего быстро потерял равновесие и свалился. Чертыхнувшись, я встал и уже приготовился накинуться на противника с правым гневом и железной логикой, когда с земли поднялся мой приятель, расправил плечи раза в полтора шире моих и подошёл к смотрителю. Я в тот же момент обрадовался, что у меня появился брат по оружию, и внутренне сжался, ожидая японской ссоры в её осакском варианте, когда дистанция между говорящими сокращается до немыслимых десяти сантиметров, и каждый показывает свою силу, грозно раскатывая все слова с буквой «р». Но зря.
Приятель спокойно проговорил: «Здравствуйте», — и поклонился. Смотритель, сразу успокоившись, уже повежливее снова потребовал, чтобы канат был снят, на что приятель послушно сказал, что так и будет сделано. Смотритель отошёл к дороге и принялся собирать метлой палые листья, почти не глядя на моего приятеля, который немедленно вспрыгнул на канат, повернулся задом и пошёл к дальнему дереву, балансируя вздёрнутыми кверху руками. Недоумевая, я спросил:
— Так что, мы не уходим?
— Зачем? — переспросил приятель. — Старик сделал свою работу и больше к нам соваться не будет. У него самого-то к нам претензий нет. Главное, что, если его прижмёт начальство, он теперь с чистой совестью сможет сказать, что долг свой исполнил.
Некоторое время я пытался понять, что в этом раскладе меня не устраивает.
