— Что это за парень? — спросила Рената.
— Урбино, слуга Микеланджело, — прозвучал голос Виттории.
— Вернее, его хозяин, — уточнила Джулия.
Когда маркиза назвала себя, один из стражников вошел в капеллу и тут же вернулся, открыв дверь перед притихшими дамами, которые почему-то вдруг обрели торжественный вид.
Их поразила тишина, царившая в пустой капелле, где их встретил Урбино, пристально поглядев в глаза Виттории своими волчьими глазами. Микеланджело работал в одиночестве, а Урбино смешивал ему краски. Больше никому входить не разрешалось. У стены были сколочены двухъярусные леса с широкими столами, на которых в идеальном порядке стояли плошки с красками, лежали кисти и льняные тряпочки, а рядом помещались две бадьи с водой для споласкивания кистей.
Микеланджело спускался по лесенке с верхнего яруса, где клал последние мазки на стену, ожившую несколькими десятками человеческих фигур. Он снял очки в серебряной оправе, которые Виттория заказала ему в Венеции, чтобы он восстановил слабеющее зрение, и поцеловал ей руку. Ему было семьдесят, но выглядел он лет на двадцать моложе. Тело поджарое и мускулистое, нервное лицо изборождено глубокими морщинами. В те редкие моменты, когда его отпускала тяжкая ипохондрия, которой он страдал лет с двадцати, он признавал, что чувствует себя совсем молодым, полным сил и жажды работать. Старик, рисующий фрески, стоя на лесах, представлял собой зрелище, непривычное даже для Маргариты. Она видела, как работает Тициан, но тот не выходил из своего удобного кабинета.
Микеланджело был одет в черный кафтан и того же цвета блузу, прихваченную в талии и доходившую до середины бедер. Отделанные кружевом рукава белой рубашки он подвязывал ленточками, чтобы кружево не мешало и не пачкалось в краске. На ногах были двойной вязки чулки и поношенные кожаные сапожки.
Подруги все больше робели, словно проникли в какой-то запретный мир. Тот кодекс благовоспитанности, что служил им руководством в любой ситуации светской жизни, не предусматривал визита к художнику с мировым именем, который стал убежденным сторонником их веры. Уже само по себе преклонение перед созданными им шедеврами означало признание его безоговорочного авторитета. Таким же безоговорочным был авторитет Виттории, чья проза так органично дополняла произведения художника. Хотя Микеланджело и не мог называться духовным вождем группы, страстно стремившейся обновить церковь, именно он облекал их стремления в яркие визуальные образы.
