Перед этим величавым строением топталось овечье стадо. Овцы испуганно жались к пастуху, одетому в шкуры. Парню явно не терпелось скорее добраться до своего шалаша на берегу Тибра. Чуть поодаль черноволосый мальчишка с мокрыми от воды кудряшками нес на плечах коромысло с двумя корзинками из прутьев. В корзинках лежал свежий творог, который он пытался продать прохожим, в основном пилигримам, что поодиночке и группами пробирались по переулкам вокруг дворца Канцелярии к собору Святого Петра, покрыв себе головы поношенными вощеными покрывалами[6].
Рената старалась не выдать изумления:
— Что означают твои удивительные записки, полные грубых откровений, Маргарита? Кто ты на самом деле?
Взгляд Маргариты скользнул внутрь гостиной, где дневной свет постепенно угасал на золоченой лепнине.
— Я понимаю, что не имела права это читать, но не сразу поняла, что это дневник, а потом было уже поздно, и я не могла оторваться.
Рената глядела на подругу, напуганная прочитанным. Ей и в голову не могло прийти описывать свою жизнь, даже если бы она и была такой необыкновенной, как жизнь стоящей перед ней женщины. Герцогиня читала поэмы, комедии, отчеты соглядатаев и диалоги поэтов, длинными вечерами в Ферраре слушала, как Боярдо[7] декламирует свои сочинения. Но понять значение этой тетради, этих безумных строк было выше ее сил.
— Это дневник, Рената. Дневник, который я веду, чтобы напомнить себе, что существую, память о себе самой в том одиночестве, в котором живу.
— Но зачем ты его пишешь, кому хочешь все это рассказать?
— Да никому. Если женщина не королева, ее жизнь никого не интересует. Но если я начну вам сейчас, в сумерки, рассказывать о себе, я не смогу поведать то, что смогла написать в спокойной тишине комнаты. Рядом со мной нет ни мужа, ни детей, ни постоянных друзей. Все мое существование — эта пожелтевшая тетрадь.
Рената хотела сказать, что и жизнь королев мало кого интересует, кроме скучных поэтов, выклянчивающих милости за восхваление недостатков. Но дневник, который она держала в руках, настолько выбил ее из колеи, что она была не в состоянии вдаваться в такие детали. Она наблюдала, как контур девичьего лица истаивает вместе с наступившими сумерками, а потом вновь проявляется в золотистом свете свечей.
— Ты заранее знаешь, что навсегда останешься одна и у тебя не будет ни мужа, ни детей?
Голос Маргариты донесся эхом с потолка, уже утонувшего в вечерней мгле.
— Разве муж делает женщину менее одинокой?
