— Можно сказать вам несколько слов?
Старик был в пиджаке, без форменной фуражки, и Марк его не узнал.
— Моя фамилия Шав, я служитель в отделе обмена валюты.
— Садитесь в машину, — сказал Марк.
— Господин Этьен, я обращаюсь к вам от имени всех сотрудников. Среди нас появился доносчик. До сих пор не было, а вот теперь появился. И я хочу вам сказать, что мы его обнаружим… Я говорю это от имени всех. Мы обещаем вам, что узнаем, кто тот подлец, который донес, что господин Женер приходил в банк повидать вас.
— Не надо, — сказал Марк. — Даже если вам удастся выяснить имя доносчика, я предпочитаю его не знать.
— Но мы должны его выяснить. Вы с этим согласны?
— Согласен. При условии, что…
— Да, да… Мы только хотели узнать вашу точку зрения. Высадите меня, пожалуйста, где-нибудь у метро.
— Вам в какую сторону?
— Это слишком далеко, господин Этьен. Высадите меня, пожалуйста, у метро.
— Спасибо, Шав, — сказал Марк, пожимая руку старику.
— Здесь дело в принципе, — ответил Шав.
Марк хорошо понял, что тот хотел сказать: «Мы делаем это не только ради вас. Мы думаем о банке. О банке, о доносах, подсиживании и тому подобных вещах, которые время от времени заводятся у нас. Надо же, чтобы кто-нибудь с этим боролся. Вы слишком высоко сидите, значит это должны делать мы. Мы. Здесь дело в принципе».
Подозрение пало на Кристину Ламбер, секретаршу Драпье. Она появилась в банке вместе с новым председателем. Но никто не знал, давно ли она работает с ним. Когда Марка впервые вызвали в кабинет Драпье, он едва заметил ее. Однако она была довольно красива и, по-видимому, прекрасно знала это: светлые волосы приятного теплого оттенка, цвет лица, как у рыжеватых американок, прозрачная, слегка веснушчатая кожа. Как-то утром недели через две после того, как Шав сообщил Марку о своем намерении, Марк столкнулся с Кристиной Ламбер у дверей своего кабинета. Она попросила его уделить ей несколько минут.
Он пригласил ее войти и предложил сесть.
— Что-нибудь случилось, мадемуазель?
— Нет, все в порядке. Я только хотела задать вам один вопрос и прошу вас быть откровенным. Мне объявили бойкот. Вы в курсе дела?
— Нет.
— В самом деле?
— Простите, но я имею привычку говорить откровенно, даже тогда, когда меня об этом специально не просят.
— Допустим. Но, может быть, вы отвечаете только на те вопросы, которые вам по душе. Мне хотелось бы знать: известно ли вам, почему со мной так обращаются?
— Нет, — ответил Марк, но тотчас же спохватился: — Пожалуй, я кое-что знаю об этом.
