А я ещё долго сидел, пытаясь разобраться, что сегодня за вечер такой вышел. Неужто он из разряда тех, которые не поддаются пониманию?
Стояна не особо стремилась поговорить. Она вообще вела себя странно. Постоянно молчала, словно тем самым оправдывая свою фамилию.
Чуть позже девчушка поела и тут же легла спать, как в прочем и дозорные, которые, думаю, то же не поняли, что тут сегодня происходило. О чём, думают, этот Бор шептался с друидкой? О чём спорил? Наверняка понимают, что это не их дело, потому особо не любопытствуют.
Лёг я поздно, долго ворочался, прислушиваясь к завываниям ветра за стеной. Сон пришёл неожиданно. Вернее, сознание будто стало тонуть в серой туманной мгле. И тут снова, как когда-то в Сиверии в Молотовке, я увидел чью-то крылатую тень. Она мчалась ко мне, разевая зубатую пасть.
Тело тут же покрылось липким потом. Из серой мглы на меня смотрели безумные горящие глаза.
Это дрейк. Он резко рванулся вперёд, хватая чью-то до боли знакомую фигуру… Зая? Корчакова?
— Стой! Стой! — но было поздно: чудовище унесло её во тьму ночи…
«В ту весну повадились космачи ходить к Тихой Гавани. Бывало, бродили даже у окраины Сккьёрфборха, нападали на дозорных, да рыбаков одиноких… Собрали отряд охотников, и вызвался к ним в помощь Бор Законник, к тому времени уже много троп, исходивший на Корабельном Столбе.
Направились они к Лысому взгорку… А дорога пролегала мимо того места, что мы теперь зовём Бёрхвитурейкахус. И там… нашли стойбище диких <дальше неясно, много зачёркнуто>… кровожадные, страшные <скорее всего речь идёт о космачах>… И перебили их в той схватке числом одиннадцать, а Бор Законник четырёх. Остальных же прогнали аж за урочище Большая Яма. В день тот погибло два охотника: одного звали Гарр из семьи Белолобых, а второго Ферд из Суровых. Знатные были охотники, смелые…»
«Речи Нурда Сутулого, сына достопочтенной Вёлль».
Весеннее солнце после столь долгой северной ночи казалось неимоверно ослепительным. Первыми признаками уходящей восвояси зимы был золотистый горизонт с небольшими алыми разводами. Его всё чаще можно было наблюдать по утрам. После долгих сумеречных будней подобные краски казались какими-то нереальными, даже сказочными. За полгода настолько отвыкаешь от подобных расцветок, и особенно на сером небе, что даже перестаёшь верить в их существование.
И вот настал такой день, когда золотая монета солнца едва-едва выглянула из-за горизонта, и то лишь на какие-то минуты, но потом с каждым следующим разом она поднималась всё выше и выше, и светило всё дольше и дольше. Глаза сами собой щурились, начинали слезиться, а иногда даже и болеть.
