И я ждал. Ждал пока он подойдет к воде, пока напьётся, фыркая во все стороны от блаженства.
Стрелять можно было и отсюда, но ветер мог всё испортить. Да и бить надо было наверняка. Второго шанса могло и не быть. А раненое животное могло уйти далеко и мучиться… Но я ведь не изверг. Если уж назвался охотником, то смерть должен нести лёгкую и быструю.
Олень забрёл в воду и, оглядевшись по сторонам, «затрубил». Голосок у него был что надо!
И тут быку ответили: какой-то самец принял его вызов. Звук шёл со стороны леса, как раз где-то оттуда, где я первоначально делал свою засаду.
Бык просто остолбенел. Его эмоции так и читались: кто посмел бросить вызов? Он выбрался на берег, наклонил голову и выдал такой рык во всю мощь своих лёгких, что даже птицы на ветках затихли.
Да-а, с таким красавцем мало кто смог бы потягаться.
Ответный клич был послабее. Это и я, не будучи оленем, понимал. Скорее всего, вторил совсем ещё молодой самец, у которого ещё и рога не окрепли.
Я встал на колено и приготовился. Мой бык шёл быстро и вот уже до него шагов семьдесят. Какие-то мгновения и он пересечет ту точку, откуда возврата не будет.
Открытый левый бок, потеря внимания — это шанс. Это удача.
Ра-аз… Д-ва-а…
И тут второй самец снова затрубил. Совсем близко, но как-то странно. Бык остановился и замер, не дойдя до заветной черты совсем чуть-чуть.
Фальшь! В голосе его противника явно проскользнула фальшь.
— Ёлки! — и тут я понял, что если не выстрелю сейчас…
Додумать не успел: тетива коснулась подбородка и я отпустил стрелу. Всё случилось в тот момент, когда бык сделал резкий скачок в сторону и бросился бежать. Стрела ушла в «молоко». А затем туда ушла и вторая.
Из кустов шиповника выскочила огромная фигура, вовсю размахивающая пращей над головой. Это был Первосвет. Он ужасно ругался и при этом кривлялся.
Первый камень даже не долетел и до половины пути.
— Лопух! — досадно буркнул я, выходя из камыша. Искать стрелы не было смысла.
Первосвет явно не ожидал меня увидеть. Я поправил колчан и, молча, направился к горе-охотнику.
— Как он меня определил? — чуть не плакал гигант-переросток. И я вдруг исполнился к нему жалостью: он напомнил мне маленького мальчика, у которого только что на глазах сломалась самая любимая игрушка. — Я же по всем правилам: с подветренной стороны, да ещё лежал не шелохнулся…
— Сфальшивил ты, парень! — я подошел ближе. — Манок сам делал?
— Угу, как батяня учили.
— Н-да… Ну ладно.
— А ты сейчас куда?
