В целом городскую политическую систему исследователи характеризуют следующим образом: «открытая политика, отсутствие единой господствующей правящей элиты, наличие паттернов соревнования и торга, из которых никакие группы надолго не исключаются; система по своей природе консервативна, но не является неспособной к инновациям»; ее можно представить как «серию небольших полуавтономных миров, каждый из которых порождает официальные программы и политики (policies) через взаимодействие его обитателей» [Sayre, Kaufman, 1960: 17,715–716].
Таким образом, в конце 1950-х – начале 1960-х годов политологи смогли ответить на вызов элитистов не только в виде концептуальной и теоретической критики, но и результатами целого ряда серьезных и обстоятельных эмпирических исследований, в которых были предложены альтернативные методы объяснения распределения власти в городских сообществах.
Естественно, исследования плюралистов вызвали неоднозначную реакцию. В потоке критических замечаний, высказанных оппонентами, можно выделить несколько основных аргументов. Во-первых, их не удовлетворил слишком узкий взгляд на власть и политические процессы в общности – сохраняющийся фокус на собственно политических институтах, процессах, событиях и решениях. Поэтому многие важные социальные факторы, во многом обусловливающие характер и специфику политических отношений в городских сообществах, оставались на периферии исследовательского интереса политологов. При таком подходе представители публичной власти и партийные лидеры неизбежно оказывались в числе наиболее влиятельных акторов городской политики, тогда как роль иных групп, прежде всего бизнеса, оказывалось недооцененной.
Во-вторых, плюралистов обвинили в том, что они не стремились выявлять и объяснять те формы власти, которые осуществлялись за пределами процесса принятия политических решений. Ограничение сферы политической власти процессом принятия политических решений в публичных политических структурах формирует «одномерное» вйдение политической власти, оставляющее вне поля зрения другие ее важные проявления. П. Бахрах и М. Барац указали на то, что власть имеет и «второе лицо», возникающее в ситуациях, когда субъект власти блокирует возможность оппозиции поставить в повестку дня «опасные» для него решения (технология «непринятия решений») [Bachrach, Baratz, 1962: 947–952; 1963: 641–651]. Более радикальные критики, в частности С. Льюке, обвинили плюралистов и в неучете «третьего лица власти», которое появляется при формировании правящей элитой определенного политического сознания и идеологии у граждан, препятствующих пониманию ими своих реальных интересов [Lukes, 1974].
