Нестерпимый холод. Свыше 40 градусов мороза. Мы даже спали в пальто, зимних шапках, закутанные сверху шарфами. Но это не спасало. В квартире было так же холодно, как на улице. Окна закрывали одеялом, чтобы меньше дуло... По утрам не было сил, чтобы эту занавесь снять. Поэтому жили в кромешной тьме... Снег всю зиму не убирали. Трупы упавших от дистрофии людей заносила снежная вьюга...
Я навсегда запомню Новый год 1942 года... Моя бедная мама решила устроить мне ёлку, как всегда до войны. Она воткнула ветку в пустую бутылку из-под молока, завёрнутую в белую ткань... Повесила несколько ёлочных игрушек... Нашла свечку. Разрезала её на несколько частей, прикрепила к ветви... Из соседних комнат медленно шли родственники, опираясь на палки, закутанные, с неузнаваемыми от истощения лицами. Глядя на пламя угасающих свечей, все вдруг заплакали.
Первым в январе 1942 года не стало дяди, брата моей матери. Константин Константинович Флуг – знаменитый китаист, работавший в Академии наук, специалист по древним рукописям Китая ХV века, в прошлом офицер Добровольческой белой армии.
Потом умер мой отец. Он страшно, протяжно кричал: «А-а-а-а!» – в тёмной комнате, освещённой тусклым пламенем коптилки. Как сказал врач, вследствие «психоза от голода». Отцовский крик долго потом стоял у меня в ушах и вызывал ужас...
В начале февраля 1942 года умерла моя бабушка. Елизавета Дмитриевна Флуг – внучка знаменитого русского историка и статистика Константина Ивановича Арсеньева, воспитателя государя-освободителя Александра II. Я зашёл к ней в комнату. «Бабушка! Бабушка! Ты спишь?» В темноте подошёл ближе. Глаза ее были словно полуоткрыты... Я положил бабушке руку на лоб. Он был холоден, как гранит на морозе... Не помня себя от ужаса, вернулся к маме и сказал: «Она умерла!» В ответ – едва слышный шепот: «Ей теперь лучше. Не бойся, мой маленький , мы все умрём».
Как-то мама пришла из магазина напротив дома, где нам выдавали по 125 грамм хлеба на человека. С трудом дыша, легла на кровать... И тихо сказала: «У меня больше нет сил, кажется, что это так далеко». С тех пор она не вставала.
Однажды я добрался до крохотной каморки, там жила наша родственница – тётя Вера Григорьева. Она переехала к нам 2 месяца назад, когда её дом разбомбили. Приоткрыв дверь, я увидел: она лежит в постели в зимнем пальто, закутанная в платок, под старыми одеялами. С её объеденного лица прыгнули в мою сторону три огромные крысы. Я успел закрыть дверь...
