— И это все, что вы намерены нам сообщить? — спросил следователь.
— Все.
— Очень скромно для начала, Роберт Фоттхерт, — более, чем скромно. Мне кажется, что вы могли бы начать свой рассказ с того, как еще в 1937 году, окончив разведывательную школу, начали работать под начальством небезызвестного вам Людвига фон Ренау. Вы много успели за эти годы. Вы успели великолепно овладеть русским, польским и даже литовским языками. Вы успели побывать в России в 1939 году — тогда вы были «безобидным коммивояжером» фирмы, поставлявшей нам оборудование для текстильных фабрик. А потом, в 1941 году, вы приехали в Россию уже не коммивояжером. Вам надо вспомнить города Прибалтики, Белоруссии. Вам еще очень многое надо будет нам рассказать, Роберт Фоттхерт. Но прежде вы должны ответить на вопрос: зачем вы сегодня в Москве?
— Я не собираюсь издавать свои мемуары в Московском государственном издательстве, — нагло улыбаясь, ответил Фоттхерт. — А в Москву я прибыл как турист и уеду отсюда как турист.
— Играете, Фоттхерт, — спокойно заметил следователь, — и играете тогда, когда карта ваша бита и игра проиграна. Ничего у вас, Фоттхерт, не получится. И в Германию вы не уедете. И знаете вы это не хуже меня. Намерены вы давать показания?
— Нет! — ответил Фоттхерт.
— Ну что ж, пока обойдемся без ваших показаний. Их за вас дадут другие. Идите и подумайте на досуге в камере.
Следователь нажал кнопку. В дверях появился конвоир. Фоттхерт поднялся и процедил:
— Ночью я предпочитаю спать, а не думать. Гутнахт, господин следователь.
Рано утром полковник Любавин получил сообщение об аресте Василия Кокорева и Роберта Фоттхерта. Одновременно перед ним положили запись какой-то радиопередачи, переданной из Советабада на ультракоротких волнах. Расшифровать передачу не удалось.
Дежурный доложил полковнику Любавину, что его хочет видеть какая-то женщина.
В комнату вошла невысокая женщина лет тридцати пяти, в платочке, прикрывавшем ее правую щеку, с красными, опухшими от слез глазами. Чувствовалось, что из ее глаз сейчас снова польются слезы. Любавин вежливо пригласил вошедшую сесть, налил стакан воды и предложил ей.
— Выпейте, пожалуйста, и успокойтесь. Я вижу у вас какое-то горе. Не волнуйтесь, мы постараемся вам помочь. Надеюсь, ничего страшного не произошло.
— Нет, товарищ полковник, — взволнованно заговорила женщина, — это очень страшно, я боюсь, боюсь не за себя. Меня он убьет — не велика печаль. А вот вред, боюсь, он большой наделать может. Не знаю, может быть, ошибаюсь, не понимаю я ничего, но рассказать вам должна.
