– Баба Тася? – вдруг спросил Шрайбер, отложив журнал. – Поедешь с нами в Израиль?
– Это куда? – повернулась к нему старуха.
– Страна есть такая, – сказал Илья. – Там евреи живут. Мы тоже евреи и хотим жить с евреями.
– Это правильно, – сказала баба Тася. – Поедем, чего там. Куда я теперь без вас?
Шрайбер взялся за решение задачи решительно, целеустремленно, с разработкой плана тактических мероприятий. Он по-научному подошел к проблеме «умыкания» бабы Таси.
Илье потребовалось всего две ходки в синагогу. Он объяснил коллективу задачу. Его сразу поняли, и вскоре Шрайбер познакомился с шустрым дедом лет девяноста, не меньше. Старик согласился за небольшое вознаграждение взять в жены бабу Тасю и отправиться вместе с ней и Шрайберами в Израиль. Разрешительная бумага от отца внука обошлась Илье еще дешевле.
Так они все и оказались в городе Петах-Тиква, но живут отдельно. Баба Тася наотрез отказалась поселиться со Шрайберами, и не собирается покидать своего законного супруга. И тот очень доволен создавшимся положением.
– Раз брак твой настоящим оказался, – шутит Шрайбер, – отдай деньги.
– Фигушки, – говорит старик по имени Фима. – Накося-выкуси!
Это он уже набрался словечек разных от бабы Таси.
О чем еще надо вспомнить? Конечно, не нашел Шрайбер работу по профессии. Первое время тянул на стипендию Фонда Шапиро, потом устроился в лабораторию химического завода. Моет пока пробирки и реторты, но со временем надеется на повышение.
Впрочем, у него теперь другая цель в жизни: воспитать любимого внука. И Шрайбер убежден, что на этот раз цель его совершенно верна. Есть, правда, проблемы. Внук бегло разговаривает на иврите, а Илье язык предков плохо дается. Но он надеется, что вскоре внук одолеет английский, и они начнут объясняться не только на сленге замечательной деревни Кузино, но и на языке Шекспира.
Однажды Григория Канторовича спросили, почему он решил перебраться в Израиль из Москвы? Старик ответил так:
– Не имеет значения, где умирать. Главное, где жить.
Вот такое настроение было у человека. Он панически боялся смерти и философствовал на эту тему, чтобы как-то скрыть этот страх.
Не был Канторович так уж стар, и в свои шестьдесят восемь лет не выказывал особых признаков дряхления. Ну, шею поворачивал не так быстро, как в молодости, слегка прихрамывал, припадая на левую ногу, и не каждую красавицу провожал жадным взглядом. Но это нормально. В любом возрасте, как известно, свои радости. Беда Канторовича была в том, что радостей этих он не находил и не желал искать.
