Мама переезжала в другую, меньшую квартиру в том же подъезде, а нам эти соседи в качестве доплаты купили ещё одну на Юго-Западе.
Небольшая квартирка почти на окраине города, в белом девятиэтажном доме, который, наверное, приходился мне ровесником, казалась мне чудесной. В окна первого этажа глядели ветви слив и яблонь, дети уже трясли их и бросались друг в друга кислыми, несъедобными плодами. Поникшие куски обоев свешивались со стен, и было необыкновенно приятно сдирать их, открывая для себя новые и новые узоры более древних слоёв. Вынося на свалку вороха бумажных лоскутов и охапки сгнившего плинтуса, я изгонял из квартиры память о бывших хозяевах.
Когда все обои были содраны, я долго любовался на голые стены, их можно было сделать своими — отшпатлевать, выкрасить, обклеить, расписать, украсить лепниной, утеплить, отделать ценными породами древесины, задрапировать шёлком или бархатом — всё, что угодно, вопрос только времени, денег и желания. Шаткие перегородки в коридоре, разбитые косяки, расколотая раковина, вспученный линолеум и облупившиеся потолки обещали будущее, которое можно изменить, улучшить или вообще переделать полностью.
Алёнка вернулась в конце августа. В ещё пустой, запорошенной старой штукатуркой квартирке я припас бутылку шампанского и пару бокалов. Но в тот момент, когда мы держали в руках рюмки и нужно было поглядеть друг другу в глаза, я не увидел, что она рада.
Алёнка выглядела скорее не счастливой, а задумчивой. С тех пор я боюсь, когда женщины рядом со мной выглядят задумчивыми. Они сравнивают, они всю жизнь сравнивают людей, вещи, события, запахи, музыку и любимых. И вот настал такой день, когда Алёнка обнаружила, что сравнение стало не в мою пользу, но она к этому ещё не готова, она ещё с этим не успела согласиться, нет, скорее ещё не успела привыкнуть к этой мысли. Или, может быть, ей просто показалось, или она неправильно сравнивала?
Так что в тот момент, когда надо было весело оглядеть новые стены и потом хлопнуть рюмки об пол, чтобы осколки разлетелись по всему этому ещё нежилому пространству, и я уже поднял руку с пустым бокалом, Алёна сказала, не надо, как бы пробуя артикуляцию этого нового слова. Теперь она всё чаще будет мне его говорить и вглядываться в меня подолгу в те минуты, когда я этого не замечаю. Не веря себе, она будет ещё и ещё раз тщательно сравнивать и каждый раз с удивлением замечать, что выигрываю не я.
Конечно, сначала ей это очень неприятно, — кому понравиться осознавать, что ты так долго ошибался, но потом она постепенно привыкнет, простит себе ошибку, и ведь, в конце концов, только дураки не меняют своих решений. И, как перед дракой распаляешь себя для того, чтобы получить удовольствие от удара в лицо своему противнику, набираешься злости и смелости, наполняешься той приятной силой, поднимающейся от живота и ударяющей кровью в голову, так же ей надо наполниться уверенностью в своей правоте, раздражением, ещё лучше, омерзением, чтобы сказать самое неприятное.
