В комнате с мониторами Гомер приковывает меня к трубе отопления, но действует не так грубо, как раньше. На коленях стоять не нужно, я могу сидеть. Это снова наводит меня на мысль, что под маской разные люди.
Он приковывает меня только за правую руку и так, что я могу видеть мониторы. Вероятно, он хочет мне что-то показать.
Он даже не подозревает, что пристегнуть меня лишь за одну руку, возможно, ошибка. Он считает себя самым хитрым, самым великим, хотя я уже сбежала от него из кабинки подвесной дороги.
Если он сразу меня не обыщет, тогда все может получиться. Я кладу руку на карман с ключами. Хорошее чувство. Нужно его отвлечь и провернуть свой план. Я лелею новую надежду, и мысль о маме в крипте дарит новые силы. Она хочет, чтобы у меня это получилось.
— Разве не интересно? — спрашивает он и указывает на мониторы. — Остальные в апатии с тех пор, как ты ушла. Никто больше не пытается быть храбрым. Но чего я ожидал? Сразу видно, чьи это дети. Только мы вдвоем из другого теста.
— Мы?
У него и у меня нет ничего общего. Нет никаких «нас»!
Гомер оборачивается, но я не могу видеть его лица. Это нужно изменить.
— Эмма, я считал тебя намного умнее.
— У меня не может быть ничего общего со спятившим Гомером Симпсоном.
— Тут ты, в общем-то, права. — Он касается маски, словно хочет снять ее, и я почти не дышу. Хочу наконец увидеть, кто он на самом деле.
Внезапно в мониторе разыгрывается настоящий ад — София подползла к двери. Она лежит на спине и бьет связанными ногами в дверь, гулкие удары доносятся до нас через микрофон.
Это называется «апатия»? София еще и кричит, как сумасшедшая, а спустя мгновение к ней присоединяются Том и Филипп. «Хорошо, — думаю я, — это супер, так и ведите себя. У вас есть энергия и мужество!»
На это Гомер не рассчитывал, он ведет себя нерешительно, не знает, что делать. Он сначала смотрит на меня, потом на пульт. Это мой шанс! Я дрожу всем телом, но достаю из кармана левой рукой связку ключей, в панике смотрю на Гомера, который в ту же секунду поворачивается ко мне. Я прячу связку, пытаюсь дышать спокойно и ровно. Дается мне это как никогда тяжело.
О, Господи, я больше не могу это слышать.
Гомер кричит остальным, не хотят ли те умереть пораньше, но ребята кричат и воют, совершенно не слушая его.
Гомер поднимается, берет пистолет, потом оборачивается ко мне и поправляет маску. Такое чувство, что у меня на лбу все написано. «Думай о маме, думай о том, что он с ней сделал, у тебя должно получиться».
