У меня все еще комок в горле. Я боюсь, что остальные чувствуют то же самое, потому что никто не говорит ни слова.
Один из нас должен умереть.
И мы сами должны выбрать жертву.
Такое решение мы не можем принять самостоятельно, ни при каких условиях.
Кому могло прийти в голову такое чудовищное издевательство? И зачем?
Треск динамика заставляет нас содрогнуться.
— Вы знаете, что делать, — раздается голос. — Теперь покажите, как сильно вы сплотились как группа.
Раздается уже знакомый ужасный смех, потом щелчок, и голос пропадает.
Том качает головой сильнее, чем обычно, а потом кричит:
— Я так не могу! Я не могу этого сделать! Он не может этого от нас требовать!
София тихо всхлипывает.
Я подползаю к Тому, который все еще разрывается.
— Он ушел, Том. Он больше тебе не ответит.
Том дрожит, длинные волосы беспорядочно спадают на лицо, но когда я хочу погладить его по спине, он отталкивает меня, как перед камерой, когда снимали видеоролик.
Я понимаю, что он чувствует.
Филипп самый собранный из нас. Лишь видно, как сжаты его челюсти, словно вот-вот треснут, как катаются желваки и почти слышно, как скрипят зубы.
— Мы не примем решения о том, кто из нас умрет, — убеждаю я их. — Потому что никто из нас не умрет.
— Вот как? — взрывается София и смотрит на меня мокрыми от слез глазами. — Если бы не ты, мы могли бы здесь вообще не оказаться. Ты единственная знала, что в лагере что-то не так, нас не предупредила, а решала свои проблемы.
От ее слов у меня снова подкатывает комок к горлу, чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Вытираю их рукавом блузки.
«Тебе нужен план, Эмма, хороший план!»
Невольно я нащупываю медальон, словно он может мне помочь.
— Ты же сама не веришь в то, что говоришь. — Теперь и Филипп выбрасывает поток злости и беспомощности. — Эмма вообще ни в чем не виновата, по крайней мере, на ней вины столько же, сколько и на всех остальных. А после того, что Эмма рассказала о твоем отце…
— Оставь моего отца в покое, — плачет София все громче. — Мы вообще не знаем, может, все это вообще вранье. В конце концов, Эмма никогда не видела своего отца, не так ли?
Я опускаю голову. Это правда.
— Решение, — произносит Том в гробовой тишине.
— Никакого решения, — отвечаю я и не знаю, откуда берется такая смелость. — Мы этого просто не сделаем. Мы этого не решим.
Снова с треском включается динамик.
— Браво, — мы слышим голос Гомера. — Никакого решения — это тоже решение. И тогда оно коснется всех.
